артистами. Также я встретил там короля Мануэля Португальского, большая дружба с которым связывала нас до самой его кончины.

И хотя я продолжал учебу в Оксфорде, меня все больше и больше затягивала веселая и беспечная жизнь, которую я вел в Лондоне. Моя квартира на Курзон-стрит показалась мне слишком маленькой, и я нашел большую, выходившую в Гайд-парк. Я целиком был поглощен переездом, и результат был совершенно удовлетворительным, Мой ара Мари, окруженный еще несколькими птицами, парил в вестибюле среди зеленых растений и плетеной мебели. Направо был вход в столовую, белую, украшенную дельфтским фаянсом; ковер черный, шторы из оранжевого шелка. На стульях обивка с голубыми мотивами перекликалась с узорами на фаянсе. Люстра из голубого стекла, спускавшаяся с потолка, и серебряные канделябры с абажурами из оранжевого шелка освещали стол вечером. При этом двойном освещении лица гостей принимали интересное сходство с фарфором. Налево от входа находилась большая гостиная, разделенная надвое дверным проемом. Там стоял рояль, мебель красного дерева, канапе и большие кресла, покрытые кретоном с зеленым китайским рисунком. На стенах того же тона – цветные английские гравюры. Шкура белого медведя лежала перед камином, на черном ковре. Эта комната освещалась только лампами.

Маленькая гостиная, зеленая с голубым, была в чисто современном стиле, с мебелью от Мартина.

В спальне, выкрашенной серым в два тона, белые занавеси образовывали нечто вроде алькова. Мои иконы помещались по обе стороны от кровати, в витринах, освещенных ночниками. Мебель с серым лаком, ковер с цветами по черному фону.

Мой третий год в Оксфорде подходил к концу, и в последние месяцы я должен был отказаться от легкомысленной жизни, чтобы подготовиться к выпускным экзаменам. Как я ухитрился их сдать, остается для меня загадкой.

Я с искренним огорчением покидал Оксфорд и университетских товарищей и не без грусти сел в машину, между бульдогом и попугаем, отправляясь в Лондон на свою новую квартиру.

Мне так понравилась английская жизнь, что я решил остаться в Англии до следующей осени. Две мои кузины, Майя Кутузова и Ирина Родзянко, приехали ко мне на некоторое время. Обе они были очень красивы, и мне было приятно выходить с ними.

На вечере в Ковент-Гардене они были, по моему совету, убраны тюлевыми тюрбанами с большими узлами сзади, красиво обрамлявшими их прелестные лица. Они привлекали взгляды всего зала, в антракте все мои друзья поспешили к нашей ложе и попросили представить их. Среди них был красивый итальянец, атташе посольства, по кличке «Бамбино». Он тотчас безумно влюбился в Майю. С тех пор он нас не покидал: проводил у меня целые дни и напрашивался на приглашения всюду, куда мы шли. Отъезд кузин не прервал его визитов, и мы остались прекрасными друзьями.

Принц Павел Карагеоргиевич, будущий регент Югославии, был также в Лондоне и некоторое время жил у меня. Это был любезный мальчик, очень умный, хороший музыкант и душа компании. Он, король Мануэль, князь Сергей Оболенский, Джек Гордон и я составляли неразлучную группу. Нас всюду видели вместе.

Меня попросили участвовать в благотворительном вечере в Ирлз Корте. Спектакль состоял из пантомимы, в которой посланцы разных стран должны были явиться перед королевой воображаемой страны. Избранной эпохой был XVI век. Красавица леди Курзон должна была изображать королеву, сидящую на троне в окружении множества придворных. Я представлял посланца России и въезжал на коне со свитой. Мой русский костюм был известен; в цирке мне дали лошадь великолепной чистой арабской крови, белую как снег. Первый выход – принца Христофора, в виде короля, в короне, горностаевой мантии до земли и… с моноклем! У него был вид короля Посоля. После него моя очередь. Как только я выехал на сцену, мой конь, услыхав музыку, пустился в испанский танец! Все решили, что это по программе, и когда конь кончил номер, мне бурно аплодировали. Но мне было жарко! После спектакля множество друзей пришли ко мне ужинать.

Принц Христофор, завернутый в свою королевскую мантию, с короной на голове и моноклем в глазу, уселся на капот моей машины и проехал так до самого моего дома под крики толпы. В тот вечер пили столько, что никто из гостей не был в состоянии вернуться домой. На следующий день, к полудню, меня разбудил приход камергера греческого двора, искавшего повсюду принца. Он даже поднял на ноги Скотланд Ярд. В переплетении тел на креслах, канапе и даже на полу мы не смогли его обнаружить. Я в свою очередь забеспокоился, но тут услыхал храп из-под рояля. Поднял шелк, покрывавший его, – и там-то был наш принц, крепко спящий, завернувшись в свою красную мантию, монокль все еще в глазу и корона рядом с ним.

Этот последний год, проведенный в Англии, был самым веселым из всех. Маскарады следовали друг за другом почти каждый вечер. У меня была целая серия маскарадных костюмов, но русский всегда имел наибольший успех.

На балу в Альберт-холле мне предстояло быть Королем-Солнцем. Я даже отправился в Париж, чтобы изготовить костюм, но в последний момент показной характер этого костюма показался мне довольно смешным, и я передал его герцогу Мекленбург-Шверинскому. Сам же отправился на бал не королем Франции, а в мундире скромнейшего из его подданных, французским матросом. Герцог был великолепен: весь в золотой парче, сияя украшениями и шелками.

Я был в дружеских отношениях с англичанкой, миссис Уильямс. Несмотря на ее возраст и сильную глухоту, ее ум, остроумие и живость были таковы, что не всякая молодая красавица имела такое окружение. Покойный король Эдуард VII, которого она в былые годы много развлекала, не мог обойтись без нее и возил ее с собой повсюду. Ее загородный дом именовался Кумб Спрингс, по источнику, которому миссис Уильямс приписывала свойство омолаживать. Она приказывала разливать по флаконам эту воду юности и продавала ее друзьям за невероятную цену. Ее уик-энды всегда бывали безумно забавны, в ее окружении были приняты очень свободные и даже порой сомнительные манеры. Друзья всегда могли нагрянуть к ней внезапно, с уверенностью, что их хорошо примут или найдут ее готовой сопровождать их в ночные заведения Лондона.

Я провел несколько дней на острове Джерси. Всегда интересуясь местным скотом, я как-то остановился на краю луга полюбоваться стадом великолепных коров. Одна из них подошла к моей машине, и симпатия, которую я, казалось, прочел в ее больших глазах, внушила мне внезапное неодолимое желание ее купить. Хозяин сначала не соглашался, но в конце концов уступил ее мне.

Вернувшись в Лондон, я поспешил доверить мою корову миссис