Уильямс, которая приняла ее с большим энтузиазмом. Она повесила ей на шею колокольчик и назвала Фелицита.

Фелицита приручилась, как собака. Она сопровождала нас на прогулках почти до самого дома. Осенью наступил момент моего окончательного отъезда в Россию; но когда я захотел взять корову с собой в Архангельское, миссис Уильямс, якобы из-за глухоты, сделала вид, что не понимает. Я написал на бумажке: «Эта корова моя». Она порвала бумажку у меня перед носом, не читая, бросила обрывки в воздух и раздула их, лукаво глядя на меня. Видя ее очевидную злонамеренность, я решил похитить Фелициту.

Я собрал нескольких друзей, и мы ночью в масках отправились в Кумб Спрингс. По несчастью, шум мотора разбудил консьержку, которая, считая, что напали грабители, разбудила хозяйку. Старая дама спрыгнула с постели, схватила револьвер и принялась стрелять в нас из окна. Невозможно было до нее докричаться, кто мы такие. Когда все слуги, разбуженные шумом, были на ногах, мы, наконец, смогли заставить нашего старого друга узнать нас. Коварная приказала накрыть нам великолепный ужин с такими крепкими винами, что мы совершенно забыли о корове, первоначальной цели экспедиции.

Накануне отъезда в Россию я дал большой прощальный обед в отеле Берклей. Этот костюмированный обед сопровождался балом в мастерской моего друга-художника. На следующий день я покидал Лондон, унося самые глубокие и прекрасные воспоминания.

Англию часто упрекают в эгоистичной политике. «Коварный Альбион» обвиняют в том, что он враг всему свету, что он провокациями усиливает волнения и беды других народов. Ненавидя политику, я предпочитаю не судить англичан с этой точки зрения. Я знаю англичанина дома: гостеприимен, вельможа, верный друг. Три года, проведенные в Англии, – одни из счастливейших в моей молодости.

Глава XVI

Возвращение в Россию. – Столетие Бородина. – Моя помолвка

Я покидал Англию не без грусти, оставляя там множество друзей, и чувствовал, что кончается еще один этап моей жизни.

Проведя несколько дней в Париже и повидавшись с французскими друзьями, я отбыл в Россию с Василием Солдатенковым, который предложил отвезти меня на своей знаменитой гоночной машине «Лина». Василий вел ее на сумасшедшей скорости. Если я просил ехать немного потише, он только смеялся и жал на акселератор.

Приехав в Царское Село, я с радостью убедился, что мать чувствует себя много лучше. Во время наших бесконечных бесед часто вставал вопрос о моем будущем. Императрица пожелала меня видеть и долго расспрашивала о моей жизни в Англии. Она также говорила о моём будущем, подчеркивая, что я обязательно должен жениться. Для меня было истинным счастьем встретиться с друзьями, особенно с великим князем Дмитрием, счастьем вернуться в свою страну, в свой дом, в Санкт-Петербург с его красотой и удовольствиями. Наши веселые вечера в обществе артистов и музыкантов возобновились, не были забыты и цыгане. Мы часто до зари слушали их песни. Как хорошо я чувствовал себя в России! И прежде всего, я чувствовал себя на своем месте!

Я часто ездил в Москву повидаться с великой княгиней Елизаветой. Во всех наших беседах также заходила речь с моей женитьбе. Никакого имени не называлось, и мне было трудно возражать в принципе. В этом отношении я чувствовал всеобщее давление.

Однажды на обеде у супруги великого князя Владимира в Царском Селе разговор зашел о готовящихся праздниках в честь столетия Бородинской битвы. Особенно обсуждалось запрещение, наложенное императрицей на присутствие великих княгинь на этом действе. Я живо приглашал великих княгинь Викторию и Елену, дочь и невестку хозяйки, нарушить запрет, казавшийся довольно самоуправным, и отправиться инкогнито в Бородино. Я предлагал сопровождать их после остановки на несколько дней в Архангельском.

Мое предложение было принято с энтузиазмом. Великая княгиня Мария дала согласие, но отказалась к нам присоединиться. Когда я посвятил в этот план мать, она также его одобрила, впрочем, предостерегая меня от возможных неприятных последствий нашей эскапады.

На следующий день я выехал в Москву с Василием Солдатенковым и слугой Иваном, чтобы приготовить достойный прием гостям. Я пригласил цыганскую певицу Настю Полякову приехать в Архангельское с хором и вызвал еще моего друга цимбалиста Стефанеско, бывшего проездом в Москве.

В день приезда гостей мы с Василием отправились встречать их на вокзал. Великих княгинь сопровождали лица из их свиты; всего нас было десятеро, полных веселья и задора.

Архангельское вновь оживилось. Запах роз поднимался с террас и окружал дом; обаяние и красота великой княгини Елены наполняли все своим сиянием. Дни проходили в прогулках; вечерами мы слушали Стефанеско и цыганских певцов. Наши вечера часто затягивались до глубокой ночи. Время текло столь восхитительно, что мы чуть не забыли про Бородинские празднества, дата которых приближалась.

Выехали накануне, не без сожаления оставляя Архангельское.

Мы должны были провести ночь в деревне у купца, предоставившего в наше распоряжение две комнаты. Большая предназначалась дамам, мужчины устроились в другой на полу, на матрасах. Не имея никакого желания спать, я вышел в теплую и звездную ночь. Возвратившись с прогулки при лунном свете, я нашел дом, погруженным во тьму, и моих товарищей, занятых столоверчением. От великой княгини Елены я узнал, что появившийся дух принадлежал офицеру, командовавшему в 1812 году полком, шефом которого она была ныне. Смертельно раненный в сражении в деревне в семи километрах от Бородина, он был перенесен в дом, который описал, и указал, где тот находится: дом с красной крышей, четвертый справа по входе в деревню. Он попросил княгиню помолиться за упокой его души возле кровати, на которой он умер.

На следующий день, приблизившись к Бородину, мы увидели упоминавшуюся деревню. Дом был на месте, с красной крышей, на указанном месте, точно такой, как был описан. Мы были встречены старухой с приятным лицом, у которой великая княгиня попросилась отдохнуть несколько минут. За открытой дверью увидели кровать в соседней комнате. Пока я беседовал со старушкой, княгиня опустилась на колени возле кровати и произнесла короткую молитву. Мы вернулись в машину под сильным впечатлением, провожаемые изумленным взглядом крестьянки.

Парад начинался, когда мы приехали в Бородино. Офицеры полиции, узнав великих княгинь, хотели проводить их в императорскую ложу; они очень удивились, когда те прошли на публичную трибуну. Мы с огорчением обнаружили, что она была рядом с императорской ложей. Императрица нас заметила и бросала суровые взгляды.

Парад был великолепен и кончился благословением войск. Когда чудотворная икона Смоленской Божьей Матери была принесена и поднята для благословления, это была очень чувствительная минута.

В тот же вечер мы