Следующие несколько часов я посвящаю тому, что принимаю душ, смываю с себя грязь, вымываю волосы и иду к Родиону, чтобы накормить и искупать его. Понимаю, что мое похищение закончилось очень удачно и быстро. В целом, могло быть и хуже. Вдруг вспоминаю, что так и не сказала Адаму, кто похитил меня, а потом думаю, что раз он не спросил, значит, ему это и так известно.

Когда Родион засыпает, я перекладываю его в кроватку. На вопросы Елены Эдуардовны отвечаю, не вдаваясь в подробности:

— Да, нет, все правда в порядке.

Разговаривать о чем-то и открывать душу не хочется. По крайней мере, не сейчас. Я знаю, что внизу меня ждут на ужин. Пришла та девушка, что выпустила нас из подвала и сообщила об этом, но я не спешу. Во-первых, хочу дольше побыть с сыном, которого могла больше никогда не увидеть, а во-вторых, не хочу видеть Вику. Я вообще не хочу разговаривать с ней и с Адамом.

Раньше как-то рвалась все узнать, расспросить, а после похищения и взгляду смерти в глаза, пересмотрела это желание. Теперь я хочу, чтобы меня оставили и не трогали, хочу спокойно жить без эмоциональных плясок и страха. Хочу вернуться к тому времени, когда я была спокойной и счастливой, когда мне не нужно было переживать за себя.

Когда понимаю, что скрываться в комнате и дальше нельзя, выхожу в коридор и спускаюсь по лестнице в гостиную, где уже накрыто на стол и оказывается, ждут только меня. Я открываю двери и замечаю, как оживленный разговор между Викой и Адамом прекращается. Они оба смотрят на меня. Вика, поджав губы, а Адам с восхищением.

— Садись рядом со мной, — он указывает на место по правую сторону от себя, и я послушно сажусь. Есть не хочется, впрочем, и находиться здесь тоже.

Ужин, как не странно, проходит в тишине. Вика не пытается заговорить, Адам же только спрашивает о состоянии Родиона и хорошо ли я себя чувствую. Через сорок тяжелых минут я встаю и собираюсь ретироваться, решив, что мне действительно позволят это сделать, но Адам удерживает меня за руку и просит:

— Останься, пожалуйста. Вика уже уходит.

По ее недовольно поджатым губам понимаю, что это вовсе не входило в ее планы, но тем не менее, она улыбается и встает из-за стола. Они прощаются, Вика бросает мне короткое “Пока”, после чего выходит из гостиной.

— Кажется, она совсем не хотела уходить, — произношу я, когда мы остаемся одни.

— Плевать, она свою работу выполнила. Иди ко мне, я до чертиков испугался за тебя.

Адам тянет ко мне руку и уже через секунду я оказываюсь сидеть у него на коленях. Его крепкие горячие руки находятся на моей талии, а губы приближаются к лицу. Я не отталкиваю его, когда он целует меня, когда ласкает языком мои губы, спускается к шее и добирается к уху. Я принимаю ласку и обвиваю плечи Адама в ответ.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не хочешь рассказать мне всё? — прошу, когда мы оба приходим в чувство и немного отстраняемся друг от друга.

Я все еще не верю, что мы ведем себя как обычная пара влюбленных. Так, будто между нами не было никаких проблем, не было недомолвок и вообще всего.

— О чем именно?

— О похищении, о Вике, в последнее время мне кажется, что мы женаты столетие, а я о тебе ничего не знаю. Даже какое кино ты любишь, сколько женщин у тебя было, например.

— О похищении я узнал от Вики. На тебе сережки со слежкой. Помнишь, она тебе их дарила? Она позвонила мне и сказала, что ты направляешься куда-то, я быстро приехал домой и понял, что тебя нет. Камеры оказались отключены, а одной из машин нет, да и охранника с той, кто тебя вывел тоже. Они специально закрыли нас в подвале, чтобы все спланировать, чтобы я начал разбираться, поехал в компанию, потребовал усиление охраны.

— Кем ты работаешь?

— Ничего криминального, тут же утверждает он. Крупный бизнес, сеть отелей по всей стране. Я получил все, что имею, честно. Вначале это был просто хостел, потом отель, потом два. Я вкладывал почти все, что зарабатывал, в бизнес. Получилось раскрутиться, и вот…

— Ты знаешь, кто стоит за моим похищением?

— Конечно, — он кивает. — Информация почти сразу была у меня, но мои люди до сих пор ищут Лизу.

— Сбежала?

— Поняла, что не получилось и скрылась, — он пожимает плечами. — Я знал о ее чувствах, но не придавал этому значения. Мы не были близки, она приходила, приводила дочку, но на этом все. Я понятия не имел, что она поступит так.

— Это страшно, — киваю я. — Понимать, что тебя могут убить. Я будто в глаза смерти взглянула.

— Я обещаю, что такого больше не повторится.

Его руки сжимают меня сильнее, пальцы гладят мою ладонь, а сам Адам искренне смотрит мне в глаза.

— Не нужно, не обещай, это невозможно. Мы не можем круглосуточно находиться под наблюдением, — улыбаюсь. — Просто мир больших денег, недоброжелателей, перестрелок и охраны вовсе не мой, — оправдываюсь. — Я обычная девушка, Адам, еще месяц назад я варила борщи и думала, как мы будем поднимать сына на ноги, а уже сегодня поучаствовала в блокбастере.

— Это слишком сложно принять, я понимаю, но… я бы очень хотел, чтобы ты была рядом.

— Это слишком сложно принять, я понимаю, но… я бы очень хотел, чтобы ты была рядом.

Я принимаю слова Адама слишком близко, улыбаюсь, как счастливая дурочка себе в отражение и проматываю их в голове раз за разом. Маша давно спит, Родион только что поел и заснул, Елена Эдуардовна отправлена домой отдохнуть, потому что в последнее время мой сын ведет себя прекрасно. Ест и сразу же засыпает, просыпаясь только, чтобы снова поесть и уснуть. Никаких ночных истерик и скандалов, кажется, я начну высыпаться.

Правда, вместо того, чтобы лечь, я стою у зеркала и верчусь, критически осматриваю свою фигуру: налитую молоком грудь, обвисший после родов живот и идеально стройные ноги. У меня была хорошая фигура до беременности. После она практически не изменилась за исключением увеличившейся груди и собравшейся кожи на животе. Именно последнее не дает мне расслабиться. Я чувствую себя недостаточно красивой, неполноценной, что ли. Особенно вспоминая идеально отточенную фигуру Адама, его пресс, грудь, накаченные бицепсы.