— Это в твоем духе… — отмахнулся Вилария.

— Раскручивать или выражаться? — снова перебила Наташа.

— Заткнись! — рявкнул демон. — На чем я остановился?! В общем, она праздная, развратная, бессовестная мерзавка, которая просто ради того, чтобы потешить самолюбие, уводит мужа из семьи. Ее надо проучить.

— За что? — расхохоталась Наташа. — За то, что чей-то там муж поебывается на стороне?

— Не совсем, — улыбнулся Вилария, довольный чем-то. — Он все равно ее бросит, но и в семью потом не вернется. Запьет от одиночества и не сделает кое-что полезное. А во-вторых, на красавице висит должок — стребовать его мы можем, только если она одумается и начнет новую жизнь. Но мне нравится, что ты подходишь к работе осмысленно.

— Как все сложно, — поморщилась Наташа. — Ладно, — она поднялась с дивана, — запиши мне на бумажку время и все такое.

Она забрала записку, кивнула Виларии, пропустила несколько советов «на дорожку» и потащилась в клуб «Гараж» — выжидать Ольгу Анисимову, жертву автомобильной аварии.

15 мая, 22.27

Маша вставила ключ в дверь квартиры Полонских. Ключ, как и обещал Марат, бесшумно повернулся, а дверь открылась.

— Пойми, ты какая-никакая, но все же нечистая сила, — уверял ее Марат. — А люди не особенно чутки к потусторон-. нему, так что они могут видеть тебя, если ты этого хочешь, а могут и не замечать.

— Что, даже днем? — не поверила Маша.

— О-о! — застонал Марат. — Когда угодно. Только у тебя пока сил маловато, но ночью они в любом случае спят, так что постарайся хотя бы просто не шуметь.

Но едва Маша переступила порог квартиры, доверие к клятвам Марата бесследно исчезло. Она чувствовала себя малолетней дебилкой, которая зашла в магазин «Картье» — все на нее уставились и ждут, что она либо плюнет на пол, либо разобьет витрину.

«Обувь снимать?» — ни к селу ни к городу задумалась Маша. От такого нелепого вопроса она вздрогнула и велела себе собраться, с мужеством выдержать испытание, быть молодцом и медленно пошла прямо по коридору. Из-под нужной двери (вторая слева) пахло больницей — аптекой, дезинфекцией и бедой.

В соседней комнате кто-то зашумел. У Маши бешено заколотилось сердце. Она прислонилась к стене и уставилась на белую дверь. Дверь вдруг стала прозрачной, как стекло, а за ней показалась небольшая спальня. На кровати в полосатой, зеленой с синим, пижаме рыдала, сдерживая всхлипывания, пожилая женщина.

«Она горюет о себе, о том, чем она пожертвовала, спасая мужа от рака, о том, что теперь будет одна, о том, что придется разменивать квартиру на Патриарших»… Маша повторяла и повторяла слова Марата, но слезы будущей вдовы были так заразительны, что она и сама едва не разревелась. Не то чтобы Маша жалела ее, но она всей душой поняла, что горе, пусть и напускное, пусть эгоистичное, — это всегда плохо и страшно.

Ей так не хотелось идти к этому старику, что она чуть было не сбежала, но, вспомнив страшный взгляд Марата, вздохнула и осторожно толкнула дверь лазарета.

Маша ожидала увидеть старика, а в кровати лежал хоть и пожилой, но привлекательный мужчина. Лысый, худой, как иголка. Было заметно, что до болезни он был крепким, сильным, энергичным. Хозяином жизни. Возле губ залегла волевая складка, нижняя челюсть выдавалась вперед, нос был прямой, с хищными ноздрями. Кожа на шее теперь свисала от худобы, лоб избороздили морщины, заработанные болью и мыслями о смерти… В комнате, несмотря на аптечный запах, было уютно. Полонский лежал на старинной кровати-ладье, его накрывал мохнатый бело-красно-зеленый плед. На тумбочке не было лекарств — видимо, их держали внутри. В изголовье висела бронзовая лампа-бра, с потолка низко свисала люстра с бархатным абажуром и бахромой, а на книжных полках красовался «больничный» набор — Ильф и Петров, Чейз, Стаут, Кристи, Леонард, Донцова и Тэффи. На кресле лежали новый спортивный костюм «Найк», свитер «Гуччи» и несколько ярких маек от «Готье» — Дмитрий явно не желал выглядеть неряхой.

На подносе стояли графин с водой и два стакана. В одном были остатки чая, а во втором — вода.

Маша подошла к кровати, достала коробку с кристаллом, открыла крышку и замерла в нерешительности. За считанные секунды искусав в кровь губы, она представила, что начнется, если она объявит Марату, что не стала «устранять» Полонского, потому что это — свинство. Не в силах больше думать об этом, Маша швырнула кристалл в воду. Сначала по воде пошли бурые разводы, но скоро исчезли, и жидкость снова стала прозрачной.

«Козел этот Марат!» — взорвалась про себя Маша, и вдруг стакан от ее тяжелого злого взгляда разлетелся на мелкие кусочки. Дмитрий не проснулся, но Маша все равно не стала медлить — она вылетела из комнаты, несколько раз ударила по двери в спальню жены, чтобы та проснулась и убрала осколки, разлетевшиеся по кровати, пулей просвистела по коридору и выскочила на улицу.

— Спасибо, — выдохнула она, прислонившись к холодной стене дома. — Спасибо! — повторила она громко, всматриваясь в облака. — Ура!

16 мая, 01.22

Наташа уже с полчаса пряталась в кустах, опасаясь пропустить черный «БМВ». За пару километров от нее машину ждал другой наемник Виларии. Он должен был сообщить, когда мимо него на скорости 120 км/ч просвистит Ольга Анисимова, любовница предпринимателя, в прошлом гангстера. Законопослушный делец хоть и сменил круг общения, но сохранил блатные замашки, жаргон и привычку махать под носом у собеседника растопыренными пальцами.

Ольга чувствовала, что «буратино» созрел. Он стоял на самом пороге развода, и требовалась одна, последняя истерика, чтобы он ушел из семьи. Развести любовника — в этом была Олина гордость. Первый раз услышав, что мужчины от жен к любовницам не уходят, она поклялась опровергнуть эту догму. Подружки устали восхищаться Олиными успехами — на ее счету были четыре мужа, шесть женихов и два неопределенных типа, которым она позволила остаться в семье, но лишь после того, как они признались женам в том, что больше их не любят.

Возбудившись при мысли о том, что скоро еще один мужской скальп украсит ее биографию, Оля пришпорила машину. На полной скорости пролетела мимо автобусной остановки, на которой сидел незаметный человек в черном кожаном пальто. Проводив «БМВ» глазами, человек достал мобильный, набрал номер и тихо сказал:

— Есть.

Наташа выключила телефон и приказала местной пьянчужке — беззубой татарке Нине проснуться. Нина разлепила опухшие веки, нащупала под собой холодную землю, послушно встала и уставилась на незнакомые кусты. Она ничего не помнила — ни как здесь оказалась, ни с кем пила, даже не могла сообразить, где живет, — просто знала, что не здесь.

Она собралась было полезть сквозь кусты в сторону высотных домов — там живут люди, значит, есть помойки, есть пустые бутылки, хлеб и кореша.

Но Наташа, смотревшая на электронное табло часов с ярко-зелеными цифрами, мысленно приказала ей: «Налево!», и Нина пошла в сторону шоссе. Через тридцать две секунды пьяница должна была неожиданно броситься прямо под колеса дорогого внедорожника. Отсчитывая мгновения, Наташа почувствовала дурноту. Ее затошнило, а спина вспотела. Она не могла никого убить — невинных, черт возьми, людей!