«Это прям какое-то людоедство! — возмущалась она, а черный „БМВ“ уже вылетел из-за поворота. — Лучше бы они тех, кто потом будет сексуальными маньяками, под поезд бросали!»

Ее вырвало; опоздав всего на секунду, она послала бомжихе приказ выбежать на дорогу. Но Ольга уже ехала мимо — Нина влетела в правую дверь, упала, расшибла ногу, сломала руку, а Ольга резко затормозила, легко ударившись головой о лобовое стекло. По стеклу побежали трещины, но оно выдержало. Ольга заработала легкий испуг, а Нина так перепугалась, что после аварии бросила пить.

21 мая, 06.37

Игорь проснулся, когда за окном только встало пасмурное солнце.

Он ненавидел утро. Намеренно ложился поздно, чтобы вставать не раньше двенадцати — в то время, когда утренняя свежесть исчезает, уступая место городской суете. Если просыпаться поздно, не остается времени на дурацкие мысли. Надо успеть в спортзал, в магазины, в банк — в те места, которые закрываются в 20.00. А потом уже вечер — тусовка, работа, музыка, легкая светская болтовня…

Игорь перевернулся на другой бок — спиной к окну, но, понял, что уже не уснет. Сомнения… даже не сомнения, а угрызения… вонзались в него как пули. Он ощущал: вот — бац! — они вошли, обожгли горячим стыдом, разорвали броню самоуверенности и беззаботности и все еще двигаются, поворачиваются, стремятся дальше — наверное, к сердцу, чтобы вот там в один миг разрушить, прекратить, уничтожить все то, что он долгие годы создавал, чем тешил себя и оправдывал.

Его принимают в обществе, потому что его приводят туда влиятельные дамы. Его вызывают, чтоб задержать дамочек на скучных или чересчур веселых вечеринках. Им обольщают. Соблазняют. Он — часть интриг, сделок, планов… Он — ненавязчивая, но важная деталь, как «комплимент» от шеф-повара в ресторане, как плед в бизнес-классе, как подставки для стаканов в американских машинах… Он — ничто, он секундное приятное впечатление.

Игорь вскочил и рванул в душ. Включая то горячую, то ледяную воду, понемногу пришел в себя — но не в того себя, каким он был еще вчера, а в нового — несчастного, потерянного, только бодрого и уже не потного.

Женщины…

Сколько у него было женщин?

Лучше не знать.

И эти две. Смешные они. И странные.

Маша…

Игорь пригласил Машу на закрытие Московского кинофестиваля. От премьеры итальянского психологического боевика Маша отказалась. Заявила, что ни за какие коврижки не будет смотреть очередную кретинскую подделку под триллер «7». Но сказала, что на банкет придет — ей хотелось развеяться. Перед выходом из дома ей позвонили по домофону. Робкий юношеский голос сообщил, что он курьер — привез подарок от Smith&Smith, изготовителей прокладок «Fresh», за отличную работу для рекламного ролика. Маша хмыкнула и открыла дверь подъезда. Спустя пару минут в квартиру зашел худой прыщавый молодой человек и передал красивую коробку. В коробке оказалась безделушка от Шваровски — кулон в виде медвежонка, украшенного белыми стразами. Машу привело в восторг, что у мишки двигаются руки и ноги. Она тут же подобрала к нему толстую золотую цепочку, надела на шею и залюбовалась тем, как свет играет в камешках. Посмотрев, нет ли в коробке еще чего, заметила небольшой сверток из грубой почтовой бумаги. Развернув, обнаружила внутри второй сверток — из бежевой мятой кальки. Удивившись, Маша азартно порвала бумагу и увидела внутри небольшой квадратный флакон с «Temptation». Маша оттопырила губу, задумалась и позвонила знакомой, работавшей в журнале мод. Приятельница заверила, что «Temptation» — элитные духи. Они продаются только на заказ и стоят 300 долларов — 50 мл.

Маша удивилась щедрости Smith&Smith, однако сняла колпачок и брызнула духами на грудь. Запах был потрясающий. Теплый и сладкий, как карамель, свежий, как цветы яблони, легкий, как морской бриз… Маша с наслаждением вдохнула аромат, обнюхала флакон и опрыскала волосы.

Часы пробили десять. Маша встрепенулась, поставила флакон на стол, схватила сумку и поехала на вечеринку.

В такси у нее закружилась голова. Не сильно, но противно. Маша почувствовала дурноту и быстро открыла окно. Свежий воздух помог — скоро ей полегчало, а доехав до закрытого клуба «Блокбастер», она полностью оправилась.

Маша зашла в роскошное парадное и нырнула в полумрак большого зала. Публика веселилась напропалую — на шестах крутились роскошные стриптизерши, по залу бродили молодые актеры, переодетые в кинозвезд прошлого, а пластинки крутил модный английский ди-джей. Игорь быстро нашелся — он беседовал с мордастым мужчиной в черном костюме. У мужчины был красно-зеленый галстук с белым скелетом.

— Познакомься, это Платон Щукин, управляющий Московским банком развития.

Маша приветливо улыбнулась и вдруг схватила Платона за галстук, перевернула этикеткой наружу и брякнула:

— Готье! Скока стоит?

Платон с Игорем уставились на нее, а Маша покраснела, но все-таки расхохоталась и сквозь смех произнесла:

— Не могу… Я думала, что такие мужланы вещи от педиков не носят!

У Платона отвисла челюсть, Игорь подавился соком, а Маша сбежала.

Игорь догнал ее, развернул к себе и встряхнул.

— Какая муха тебя укусила?

Маша забормотала какие-то извинения, чуть не расплакалась. Он пожалел ее, погладил по голове и повел в глубь зала. В другом конце клуба Маша столкнулась со своей бывшей соседкой Катей. Катя держала под руку пожилого, но страшно популярного актера, а тот рассказывал анекдот красавице — молодой приме русского балета. Маша подошла к компании, кивнула Кате и, перебив актера, спросила у примы:

— Слушай, а это правда, что ты перетрахала всю Москву?

Прима выронила из рук бокал, а Маша оттолкнула Игоря и бросилась наутек.

Она заражала его энергией и уверенностью в том, что не бывает проблем, которые нельзя решить. Иногда ему казалось, что если ей взбредет в голову стать президентом, она победит на первых ближайших выборах. После общения с ней он чувствовал себя сильным — она словно отдавала ему часть своей решительности.

Они говорят, что любят его.

Конечно, женщины часто ему такое говорят — в особенности если платят за всю ночь. У него был принцип: если на всю ночь, то после этой ночи женщина должна чувствовать себя шестнадцатилетней девчонкой. После этого женщины и уверяли, что любят его.

С этими двумя все не так. То есть Наташа, конечно, может и всю ночь, и весь день, и утро, но… Когда она говорит, что любит его, дело не только в сексе.

А уж Маше не верить — верх цинизма. Когда она смотрит на него восторженными, доверчивыми и преданными глазами и при этом повторяет как одержимая: «Люблю тебя! Люблю тебя!» — он видит эту любовь.

Сегодня у него будет дурацкий день, начавшийся хреновым утром.