– Клянусь Одином, не знаю! – пылко ответил Роскви. – Утонул, наверное… Тут же целая битва затеялась! Да! Человек двадцать дренгов Торгрима и Эйвинда перепили пива и бросились на твои корабли, сэконунг! Едва отбились. Вон, Виглафу так плечо распороли, что зашивать пришлось. Хорошо еще, Андотт под боком – он врачевать умеет.

– А где колдун сейчас?

– Как где? В трюме, конечно!

– Все так и было, – прокряхтел Гребень, вставая со скамьи. – Навалились всей толпой, кто с секирой, кто с копьем, а Эваранди их веслом охаживать взялся. И я тож, и все. А полдесятка на палубу залезли, ну, мы их втроем в воду и поскидывали…

– Сгоряча и не заметили, – притворно вздохнул Бородин, – как Эваранди за борт плюхнулся. Дали ему по башке, и все…

– Ежели он вечером выпал, – подал голос Торгрим ярл, попиравший доски причала, – то течением его уже в море вынесло. А насчет дренгов я разобрался, кому надо, холку начистил.

– Своих я тоже погонял, – пробурчал Эйвинд.

– Ладно, – решил сэконунг, – раз все живы, окромя одного, то и медлить нечего. Отправляемся в поход!

Две с лишним сотни викингов поддержали благую весть дружным ревом.

В поход? Любо!

На войну? Ура!

Сосредоточенный, Щепотнев приблизился к Гунульфу.

– Позвольте дать вам совет, ваше величество, – проговорил он негромко, с кривой усмешечкой.

– Дозволяю, херсир, – ухмыльнулся сэконунг.

– С этими двумя новичками что-то явно нечисто… Не верю я, что Эваранди взял, да и потонул! Утром еще он мне пенял, что я на службу к тебе пошел. Говорил, что не выбрал пока, на чьей стороне сражаться! Вот я и думаю: а не к Хьельду ли намылился сей миротворец драный? А? Вдруг возьмет да и предупредит конунга?

Гунульф нахмурился.

– Что ты предлагаешь, херсир?

– А давай на всякий случай гонца пошлем!

– Куда это?

– Да к Хьельду! Как бы от Торгрима Ворона. Пусть весточку конунгу передаст – так, мол, и так, коварный Гунульф-сэконунг лазутчика своего заслать хочет в Сокнхейд! Зовут того засланца Эваранди, ну и опишем приметы: высокий, волосы черные, длинные, глаза карие, на правой щеке шрам. Ребятки Хьельда живо опознают Эваранди да и повяжут!

Сын Рёгнвальда Клапы хмыкнул довольно.

– Недурно, недурно, – проговорил он. – Коварный, значит, Гунульф… Хм. Ла-адно. Хёгни! Грамотея нашего ко мне, живо! И пущай чернила свои прихватит да пергаменту лист!

Рыжий Змей кинулся исполнять повеление.

Гунульф, сощурившись, поглядел на Роскви, топтавшегося на носу, и поманил к себе Бирюка и Косого.

– Этого, – указал он на Бородина, – в трюм!

В сумерках, обещавших нескорый рассвет, гладь Стьернсванфьорда казалась темной, как небо, в котором еще горели самые яркие звезды.

«Черный лебедь» скользил чуть впереди, слева от него следовал драккар Эйвинда ярла, большая посудина на тридцать пять румов, окрещенная «Волком славы», а справа шел корабль Торгрима Ворона, названный по-простому – «Оленем».

«Вепрь волн» и «Морской конь» догоняли драккары.

Распушив полосатые паруса, красно-белые и бело-синие, эскадра набирала ход, оставляя по себе пять зыбких кильватерных струй, словно борозды на ниве вод.

Сотни весел размеренно и ладно омахивали волны, кропя их струями, и разом погружались, выталкивая корабли в океан.

В поход.

На войну.

Честно говоря, Косте было не по себе.

Предупредить Хьельда конунга и население Сокнхейда – дело святое, вот только что из этого получится? Ох, не зря Щепотнев наставлял его: «Не спеши творить добро, а то оно вернется тебе злом!»

Что, разве не так бывает? Да сплошь и рядом!

Хотя к чему зря голову себе морочить? Что будет, то и будет. Не бросать же все, в самом-то деле…

За устьем очередного фьорда показались шхеры. Иные из них были острова, как острова – скалистые, поросшие сосновым лесом, но частенько из воды высовывалась полуразрушенная скала, за вершину которой цепко держалась растрепанная сосна.

Идти через шхеры было нелегко, муторно – лодка виляла между островной мелочью, а чтобы она прочертила килем этакий замысловатый курс, следовало постоянно работать с парусом. Порой Плющ спускал ветрило и занимался греблей, а уж тягать на веслах тяжеленький кораблик было непросто.

Когда Костя выбрался к Серебряному заливу, то совершенно упарился.

Зато тут ветер дул по пути – подгоняемая бризом лодка заскользила по глади Сильбрвика[58].

Скалистые утесы, на кручах которых чудом удерживались деревца, внушали почтение.

Иногда с высоты рушился поток воды, разбиваясь на струи, на капли, на мелкую влажную пыль, и было похоже, что на волны залива плавно опадают клубы плотного белого пара. За каменной твердыней громоздились уже не горы, а скорее высокие холмы, густо заросшие лесом.

Скалистый хребет вставал далеко на востоке.

Сильбрвик был обширен, глубоко вдаваясь в сушу, а к воде спускалась пологая прибрежная равнина, травянистая, смыкавшаяся с лесом на плоскогорье – чащоба волнами отдалялась, взбираясь по склонам до самых верхних лугов.

Сокнхейд не поражал величиной – всего одна кривая улочка вилась по склону холма, а вдоль нее теснились длинные дома и обычные бревенчатые избы, дощатые амбары и коровники. Крепкий частокол из толстых стволов, заостренных вверху, окружал поселок неровной крепостной стеной.

Башня имелась всего одна – та, что прикрывала ворота, открытые в сторону пристани.

Места в Сокнхейде вряд ли хватило бы и на тысячу человек, но во фьордах и такое поселение считалось едва ли не мегаполисом.

У самой воды выстроились корабельные сараи, сушились сети, развешанные на кольях, зеленел ряд деревьев, а на первом плане красовалась пара лодий-драккаров. Даже без голов страшилищ на носу, без щитов по борту, было видно из самих хищных очертаний, что это боевые корабли.

Эваранди спустил парус и подвел лодку к берегу на веслах, кое-как распихав многочисленные лодки, качавшиеся у мостков.

На бревенчатом причале ему уже готовили встречу – четверо мужиков под два метра ростом, с длинными волосами и бородами. Если такого чудо-богатыря обнять за плечи, руки не сойдутся.

– Здравствуйте! – крикнул Плющ, бросая швартов.

Один из встречающих ловко поймал канат и мигом намотал его на деревянный столб, отполированный веревками до блеска.

Повесив через плечо перевязь, которая, кстати, была тут, во фьордах, не в ходу, Костя перепрыгнул на причал.