каком это относится к любому профессиональному писателю, но и в том специфическом смысле, что он большую часть времени проводил в метафорических (а иногда, возможно, и реальных) беседах с самим собой, и его книги – это художественно обработанное воспроизведение таких бесед. К тому же у нас есть масса записок и заметок, которые он не опубликовал и которые позволяют нам представить его за работой: как он уточнял, вычищал, вычеркивал то, что счел поверхностным, временно откладывал то, что казалось ему не вполне продуманным.

К концу июня 1879 г. Ницше ощутил результат благотворного влияния заботы о нем мачехи Овербека и решил, что в силах сменить Цюрих на место, более подходящее для его инвалидного состояния. Он выбрал Обер-Энгадин (Верхний Энгадин) и сразу по прибытии туда понял, что нашел сочетание чистого воздуха, уединения и великолепного пейзажа, что полностью устраивало его. 24 июня он написал Элизабет: «Я словно попал в землю обетованную». Он поселился в Сен-Морис и начал подумывать, как бы ему окончательно поправиться. Для долгого процесса выздоровления вполне годился Наумбург; после отъезда Ницше из Базеля этот город снова оказался единственным местом, которое можно было назвать домом. К тому же он уже пообещал провести там предстоящую осень и зиму. Одновременно он продумывал, какой образа жизни ему следует теперь вести.

«Ты знаешь, что я предпочитаю простой и естественный образ жизни… – писал он матери 21 июля, – и к тому же это единственное средство при моем состоянии здоровья. Немного настоящей работы, занимающей время и требующей некоторых усилий, не напрягая мозги, – вот то, что мне нужно. Разве отец не говорил, что я когда-нибудь стану садовником? Я совершенно неопытен в этом, знаю, но, с другой стороны, и не так уж туп, и тебе придется показать мне, с чего начать».

Вернуться в Наумбург и «возделывать сад», вероятно, казалось ему очень привлекательной идеей во время мучительных летних месяцев: он все еще был жертвой постоянных приступов мигрени и истощения (в 1879 г. жесточайшие приступы преследовали его 118 дней), придерживался строгой диеты, и его глаза являлись постоянным источником боли и дискомфорта. Но он категорически не умел долгое время жить, не «давая нагрузки мозгам». За исключением самых тяжелых периодов болезни, он всю весну и лето трудился над завершением книги «Человеческое, слишком человеческое». Первое дополнение – «Разнородные мнения и максимы» – появилось в феврале, второе и последнее дополнение – «Скиталец и его тень» – было закончено к первой неделе сентября. Работа вышла в печати в 1880 г.

Уже не было сомнений, что писательский труд стал к тому времени практически неподконтрольной потребностью Ницше; вероятно, это произошло с той поры, как летом 1876 г. он открыл для себя форму развернутого афоризма – форму, в которую его мысли и стилистический гений укладывались, как рука в перчатку. Исключительность этой формы и исключительность силы преданности ей Ницше не получили пока заслуженной оценки: возможность создания философии долгосрочной ценности из множества фрагментов показалась бы проблематичной, если бы Ницше не дал тому пример. Похоже, выбор произошел сам собой: трансформация, которой подверглись стиль и мысль Ницше, едва он начал использовать развернутый афоризм, доказывает конгениальность этой формы.

(Обычно к «афоризмам» Ницше относят тексты, которые по объему колеблются от одного предложения до краткого эссе на несколько страниц. Афористическими работами в том смысле слова, который применим к Ницше, можно считать его произведения «Человеческое, слишком человеческое», «Заявленные мнения и максимы», «Странник и его тень», «Рассвет», «Веселая наука» и «По ту сторону добра и зла», которые вместе насчитывают 2650 афоризмов. В работах «Заратустра», «Генеалогия морали», «Казус Вагнер», «Антихристианин» и «Ecce Homo» тексты более пространны, но афористические формы выражения насквозь пронизывают их. «Go tzen-Dammerung» («Сумерки идолов»), в этом и других отношениях представляющие собой конспект зрелого Ницше, содержат главу, состоящую из кратких афоризмов, и главу из развернутых афоризмов (СИ, I и IX). Посмертная компиляция под названием «Воля к власти» насчитывает 1067 афоризмов самого разного объема, а с учетом всех прочих материалов «Nachlass» их становится намного больше.)

Болезнь не могла заставить его прервать работу: может быть, наоборот, вынуждала его работать; писательский труд был, выражаясь его собственным языком, разновидностью «самопреодоления». Об этом он говорит в письме Петеру Гасту от 11 сентября из Сен-Морис; это письмо прилагалось к рукописи работы «Скиталец и его тень», которую Гаст должен был переписать для издателя.

«Я стою у завершения 35-го года моей жизни, – пишет он, – последние 1500 лет этот период называли «серединой жизни»; в этот момент Данте было видение, и он говорит об этом в первых словах своей поэмы. Но будучи в середине жизни, я настолько пребываю «в середине смерти», что каждый час жду ее прихода… И в этом отношении я ощущаю себя стариком; таков же я и в том, что исполнил труд своей жизни [то есть написал «Человеческое, слишком человеческое» и два приложения к нему]… Долгие и мучительные страдания до сих пор не сломили мой дух [Gemii t]; порой мне даже кажется, что я ощущаю себя бодрее и благодушнее, чем в иные моменты жизни… Прочти эту последнюю рукопись, дорогой друг, и спроси себя, обнаруживает ли она какие-либо следы страданий и подавленности: я думаю, что нет, и в этом мне видится признак того, что за этими моими взглядами, должно быть, стоит сила, а не слабость и усталость, которых будут искать те, кому я не по нраву».

Плачевное состояние, в котором он писал, – достаточное свидетельство его потребности в работе:

«Та рукопись, которую ты получил из Сен-Морис, далась столь дорого, что, должно быть, за эту цену ее не стал бы писать никто из имеющих возможность избежать этого, – пишет он Гасту 5 октября из Наумбурга; он получил выполненную Гастом чистовую копию работы «Странник и его тень». – Я часто содрогаюсь, читая ее… по причине жутких воспоминаний, которые она вызывает… Я прочел твою копию и с трудом понял, что я написал, – голова моя так утомлена».

В сентябре он вместе с Элизабет покинул Сен-Морис, и, заглянув в Кур, они вернулись в Наумбург, где Ницше пробыл до февраля следующего года. Завершив «Странника и его тень», он твердо решил «отдохнуть от раздумий» (письмо Петеру Гасту от 11 сентября); в том же письме он сообщает Гасту:

«Ты не поверишь, как я верен своей программе бездумности; у меня есть веские причины быть ей верным, ибо «за мыслью стоит Дьявол» – яростный приступ боли».

Вероятно, так и было; но период бездействия