«Когда у меня будет свой дом, я стану устраивать совсем другие вечеринки», – пообещала себе однажды Ника. И засмеялась. Никакого дома у нее не будет, ничего не будет, и ее самой не будет тоже.

Теперь она засыпала только на таблетках. Однажды вечером чуть не напилась, но вовремя вспомнила свое отвращение к пьяному Егору – и остановилась.

Чем более стойко она держалась, тем сильнее это выводило мужа из себя. Ника начала подозревать, что ничего не доставило бы ему такой радости, как ее попытка суицида или хотя бы нервный срыв. Муж покупал «Мартини», которое, он знал, она любила, и оставлял на столе будто бы ненамеренно. Он уволил двоих отличных работяг, нанятых Никой, придравшись к ерунде, и с интересом ждал ее реакции. По вечерам он выговаривал ей, сидя под закрытой дверью, что она рано постаревшая унылая фригидная кляча, которая никого не может возбудить. «Думаешь, я почему по бабам пошел, Никуша? – доносился его голос. – Ты меня довела. В зеркало глянь на себя и все поймешь».

Ника затыкала уши. Глотала две таблетки. Закрывалась одеялом и проваливалась в темноту.

– От тебя одни глазищи остались, – выговаривал ей Харитон. – Надо нормально питаться. Заставляй себя, елы-палы.

Ника кивала, улыбалась, обещала, что все сделает, – и тотчас забывала. В конце концов Харитон стал дважды в день заходить к ней и приносить с собой странные коктейли. На вид они напоминали обычные молочные из детства, но вкус у них был на удивление противный. «Пей!» – требовал Харитон с таким видом, что Ника беспрекословно подчинялась. «Закуси!» – Он совал ей печенье, тоже странного вкуса. Через несколько недель Ника заметила, что впалые щеки немного округлились. «Чем это ты меня таким поишь, Харитон?» – «Коктейли для спортсменов. И протеиновое печенье. А что с тобой еще прикажешь делать, если ты тощаешь на глазах!»

Ника все больше времени проводила в цеху. Выбила у Егора помощницу. Маленькая востроносая Юленька, девочка на подхвате, неожиданно оказалась неоценимым человеком. Дельная, умная, спокойная, она и в самом деле подхватывала все, что взваливала на нее Ника.

«Если бы можно было ночевать на фабрике!» – однажды с тоской подумала Ника. Или хотя бы у родителей! Но Егор твердо сказал: «Вздумаешь развестись, бросить меня – выкину тебя к чертовой бабушке из бизнеса, дорогая. От таких, как я, не уходят».

Это было самое страшное оскорбление, которое она могла нанести.

Ему по-прежнему нравилось появляться с ней на людях. Иногда он покупал ей платья, и Ника видела радость в его глазах, если выходила в них. Случались вечера, когда они сидели вместе, обсуждая дела на производстве. От Егора пахло парфюмерной водой, которую она подарила ему много лет назад и которую с тех пор он постоянно покупал себе сам, они смеялись, спорили, снова смеялись, и можно было на секунду поверить, что у них все хорошо. Но на следующий день Ника находила остатки кокаиновой дорожки на его столе, и все возвращалось на свои места.

До нее доносились слухи, что какая-то женщина родила от него ребенка. Когда Ника задумывалась об этом и представляла их малыша, у нее разрывалось сердце. Дошло до того, что она стала просыпаться с сильной болью за грудиной, – и она запретила себе об этом думать. Ника последовательно уничтожала в себе все, что могло болеть, ныть, мучить и делать ее слабой.

Егор подал в суд на опровержение отцовства и выиграл. Узнав об этом, она ощутила удовлетворение. Все-таки не только у нее, но и у него не было детей.

К концу года отчаянно несущаяся телега, казалось, замедлила свой бег. В ноябре Ника даже стала надеяться, что все вошло в колею. Разбитую, ухабистую, но колею.

Егор почти полностью перевалил дела на жену. Он гонял как бешеный на своем спортивном «Субару» от Нижнего до Игнатинска, пил, кутил по ночным клубам, а однажды, хохоча, приволок домой вдребезги пьяную девчонку на вид не старше семнадцати. Пока он закидывался в ванной своей дрянью, Ника вызвала такси, дотащила девчонку до машины и отправила восвояси, благо та смогла заплетающимся языком выговорить адрес. Она подчищала грязь за своим мужем так же привычно, как жена алкоголика вытирает блевотину с пола по утрам.

Но дела на фабрике шли хорошо. Они стали самым крупным мебельным производством в области. «Можно ведь и в таком режиме существовать, – говорила себе Ника. – Быть формально замужем. Заниматься любимым делом». Почти идиллическая картинка, если бы не распиханные по всем карманам перцовые баллончики. Егор пока держался, но Ника обострившимся чутьем ощущала, что у него руки чешутся врезать ей хорошенько. Жена отказывала ему в том, что он считал своим по праву.

«Двинет мне в морду – брызну из баллончика. В другой раз не полезет». Об этом Ника теперь думала практично и несколько отстраненно, будто бы не о себе. Ее только немного удивляло, как быстро она стала считать нормальным то положение, в котором они оба оказались.

Все закончилось пятнадцатого ноября.

Телефон зазвонил около девяти.

– Слушаю?

– Ника, это я, – голос в трубке принадлежал ее мужу, но в первые секунды она его не узнала. – Ника, я в беде. Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста, очень тебя прошу…

Он, кажется, заплакал, и Ника испугалась всерьез.

– Егор, что случилось?

– Мне разрешили тебе позвонить… Найди адвоката, вытащи меня отсюда…

Из его сбивчивых объяснений, перемежающихся пьяными слезами, Ника в конце концов смогла нарисовать картину случившегося.

Егор подрался в ночном клубе, вывалился пьяный на улицу, сел за руль… Домчался до Игнатинска и сбил человека на пешеходном переходе.

– Я ему сигналил… – бормотал Егор. – Я его вообще не заметил… А чего он выперся, по сторонам не смотрит… Никуша, вытащи меня отсюда… Я здесь не могу! Плохо мне!

– Кто это был? – спросила Ника.

– Б… да какая разница! – взорвался Егор. – Мудак какой-то! Ника, я здесь вообще ни при чем, а на меня сейчас всех собак повесят…

Он начал плести что-то о собаках, о каких-то бомжах, которых надо гнать от города за сто километров, он нес что-то совсем уже несусветное, и Ника оборвала его. Спросила, в каком он отделении, что ему сказали… Егор стал рассказывать, как его задерживали. Вырисовывалась совсем нехорошая картина: похоже, его ловили по всему городу, он разбил и свою «Субару» и машину преследователей, оказал сопротивление, и его избили, говорил он, постанывая, то и дело сглатывая слюну.

– Я приеду через час, – сказала Ника.

– Подожди! Звони Гордееву, пусть вытаскивает меня.

Гордеев был адвокатом по уголовным делам. Егор давно