Хорошо, что она послушалась епископа Гийома: посетить святые места в своем государстве, узнать их проблемы, нужды гораздо важнее для королевы, чем совершить далекие паломничества. Последние принесут славу и удовлетворение лично ей, Бланке, а королевству какой от этого прок? К примеру, она знала, что аббатство Мон-Сен-Мишель сильно разрушили в те времена, когда Филипп Август отвоевывал Нормандию[58], потому привезла с собой щедрые дары монахам. Но теперь, когда она воочию увидела страшные следы безжалостной войны, решила помочь им более существенно. Необходимо поговорить с сыном - он всегда с радостью помогает Церкви - и прислать в обитель людей, стройматериалы, толстого сукна для ряс…

Ее мысли прервал неожиданный возглас Сабины:

- Сама природа добавила древнему аббатству величия! У меня перед глазами до сих пор стоит мощь утреннего прилива.[59]

- Нас, живущих вдалеке от побережья, причуды моря потрясают вдвойне, - согласилась королева.

Раз Сабине не молчалось, Бланка, немного поразмыслив, решила продолжить вчерашний разговор:

- Император Фридрих позволил мне переписываться с его придворным астрологом Мишелем Скоттом[60].

По лицу Сабины пробежала тень замешательства из-за неожиданной смены темы беседы и невероятности ее нового направления. Не успев прикрыть длинными ресницами насмешливый взгляд, она изумленно переспросила:

- Астрологом?

- Я понимаю ваше ироничное удивление, но Мишель прежде всего ученый. Он талантливый математик, философ и астрологию изучает исключительно с точки зрения науки, а не для дешевой славы предсказателя. Неужели вы думаете, что Фридрих, человек со столь пытливым умом, будет держать возле себя заурядного шарлатана, которых пруд пруди при каждом дворе?

- Думаю, нет, - согласилась Сабина с делами Фридриха, но королеву поддела: - Вы хотите сказать, что вступили с мэтром Мишелем в ученый диспут?

- Ох и острый же у вас язычок, виконтесса! - Бланка постаралась сохранить серьезный вид, но улыбающиеся глаза ее выдали. - С вами нет смысла ходить вокруг да около, вы достаточно хорошо меня изучили. Продолжу без экивоков: я хотела узнать, можно ли снять проклятие, довлеющее над Луи из-за даты его рождения. С угрозой со стороны еретиков мы с вами, Сабина, покончили, подписав в Мо мир с графом Тулузским. Но проклятие говорит еще и о войне с язычниками[61]. Ваш Габриэль, когда прибыл из Акры, слишком живо описал нужды городов Леванта, поэтому идея о действенной помощи христианским государствам на восточном побережье Срединного моря глубоко запала в душу Луи. Он не раз заговаривал со мной об этом, и мысль, что однажды сын не вернется из военного похода против сарацин, каждодневно изводит меня.

- Что же ответил ученый?

Саркастичный акцент на слове «ученый», примененном по отношению к астрологу, не укрылся от Бланки. Сабина поняла свой промах и без обиняков продолжила:

- Простите, ваше величество, за иронию, но у меня не выстраиваются в один ряд ваш глубокий ум и непонятная склонность к мистицизму. Или даже у сильных людей есть страхи, которые они пытаются побороть с помощью мистики, не подвластной их разумению, а потому кажущейся им неведомой силой?

- Ах, как сложно! Я подумаю над этим, - пообещала королева, - а пока что отвечу на ваш вопрос. Мишель написал: «Благочестие и религиозная экзальтация Луи будут возрастать с каждым годом. Именно за страсть к собиранию христианских святынь и их монументальное увековечивание в Париже потомки запомнят короля Людовика Девятого». Мне эти слова показались странными, даже несколько обидными: хотелось, чтобы моего сына запомнили за его великие государственные дела. Но почему-то сразу же пришло на ум поведение Луи, когда он получил от патриарха Иерусалима ковчежец с мощами, который привез ваш Габриэль. Помните, тогда Луи громко провозгласил, что построит капеллу, достойную хранить драгоценные для каждого христианина святыни? Могу точно сказать, то была не случайная фраза, оброненная для красоты слога. Луи уже детально обсуждает со мной возможность строительства нового храма на Ситэ в дворцовых пределах.

- Что написал Мишель о проклятии, которое преследует людей, рожденных 25 апреля? - с нетерпением спросила Сабина.

- К этому я и подвожу. По расчетам астролога - или же просто в результате его бредовых измышлений - это уж на ваше, Сабина, усмотрение, - королева не скрыла сарказма в голосе, - если в Париж привезут утерянную под Хаттином иерусалимскую часть Животворящего Креста, Луи не двинется военным паломничеством в Палестину. После этих строк астролога мне вдруг ясно вспомнился эпизод из юности…

Внезапно Бланка замолчала и ухмыльнулась:

- Видите, моя речь изобилует словами «вдруг», «почему-то», «отчего-то». Наверное, вы правы: мистика не подвластна мне, а потому я в нее просто верю.

- Какой эпизод вы неожиданно вспомнили? - Сабина не дала собеседнице увести разговор в сторону.

- Мне было лет восемнадцать, события происходили в Провене. Мой супруг с королем Филиппом отправился решать спорные дела в Шампани - уже не помню, какие именно, - а меня оставил с пятилетним Тибо во дворце под присмотром Робера де Дрё. Ох и хорош же он был тогда! - как-то совсем не к месту воскликнула Бланка и сама себе удивилась.

- Он и сейчас неплох, - поддержала королеву виконтесса, но ее глаза выражали недоумение такими резкими поворотами.

- Не переживайте, моя дорогая конфидентка: я крепко держу нить разговора. Просто мне приятно поболтать с вами на разные темы. - Ее визави благодарно кивнула, и королева вернулась к обсуждению графа де Дрё. - Робера тогда украшала молодость двадцатилетнего мужчины. Он не так красив, как ваш супруг, но женщины наперебой пытались привлечь его внимание. У него несравненный дар: любая дама рядом с ним чувствует себя единственной и неподражаемой. Хотя кому я об этом рассказываю? Вы лучше меня все знаете.

- О да! - только и смогла ответить Сабина. Но не сдержалась и чуточку съязвила: - Уж не были ли вы влюблены в него?

- Наверное, да… совсем немножко. Позже я научилась противостоять его шарму, парализующему женскую волю… Но вернемся к нашей теме. Тогда в Провене, развлекая нас с Тибо, Робер рассказал занимательную историю о иерусалимской частице Животворящего Креста. Через несколько лет после утраты святыни некий тамплиер похвастал, что в разгар Хаттинской битвы успел закопать бесценную реликвию. Началось расследование, но храмовник оказался пустозвоном. Зато удалось выяснить, что в последний раз иерусалимскую частицу Животворящего Креста видели в Дамаске, куда ее привез Саладин как напоминание о своем небывалом триумфе. Значит, сарацины не уничтожили в кощунственной мстительности христианскую реликвию, а это главное.