— Что с Харом?

Кьяна стискивает свою сумочку так, словно собирается ее сплющить, но мотает головой.

— С ним все в порядке. Я здесь не из-за этого. Ты видел ток-шоу?

— Ток-шоу? — хмурюсь я. — У меня нет на это времени.

— И даже новости не видел? — выдыхает Кьяна.

— Нет. Я вообще спал… В чем дело? Ты выглядишь так, будто началась война.

— Я даже не представляю, что хуже.

Я знаю. Хуже всего, когда всем вокруг известен какой-то секрет, а я, как маруна, хлопаю глазами. Впрочем, когда я хватаю тапет с барной стойки и открываю новостную ленту, мои брови ползут вверх.

Потому что первый же заголовок просто кричит: «Супруга Диггхарда К’ярда откупилась от любовника!»

Что за едх?!

Пробегаюсь глазами по статье, в которой говорится, что Лоран Мэдгорд рассказал историю моей матери. Точнее, ту часть, в которой он взял деньги и уплыл в закат. Правда, почему-то СМИ выставляли его жертвой произвола въерхов, а не маруной, не пожелавшей бороться за свою любовь. Все журналисты из статьи в статью, из видео в видео, которые мне подбрасывала контекстная реклама, смаковали, какая мать ужасная, что выгнала семью Мэдгорд с насиженного места, насмехались над видимой «безупречностью» К’ярдов.

— Лайтнер?

Я так погрузился в чтение, медленно закипая от гнева и преследуемый единственным желанием найти этого едха и утопить в какой-нибудь луже на Пятнадцатом, что напрочь забыл про Кьяну. Поэтому сейчас, наверное, посмотрел на нее так, будто видел впервые.

— Лайтнер, я сожалею, что так получилось с Вирной.

— С Вирной? При чем здесь Вирна?

Вопрос оказался риторическим, потому что следующими мне попались наши с Мэйс фото в кафе и статья с заголовком: «Отверженная девушка героя».

Камень от скалы недалеко падает. Сначала ньестра К’ярд откупилась от своего возлюбленного, а теперь ее старший сын пошел по материнским стопам. Герой Ландорхорна поиграл простой девочкой Вирной Мэйс и бросил ее ради звезды парфюмерно-косметической компании «Эрры», конечно же, въерхи, Лиран Р’харат.

Не знаю как смех сочетается с желанием убивать, но это были именно те эмоции, которые бились во мне. Но еще больше мне хотелось получить объяснения.

— Кьяна, что это вообще за хидрец? Откуда все это?

— Можно, я пройду? — интересуется девушка, и запоздало уточняет: — Ты один?

— Да, — отвечаю я на все вопросы, хотя в таком состоянии, наверное, согласился бы с чем-угодно.

Я делаю шаг в сторону, пропуская Кьяну, и она проходит в студию, но не снимает пальто, просто замирает посредине комнаты.

— Вся эта буря началась после сегодняшнего дневного шоу. Вирна выступила на нем.

— Мэйс на шоу? Против моей матери?

Теперь я не просто хочу убивать. Я хочу выйти, дойти до конца коридора, дождаться пока она откроет дверь и… я даже представить не могу, что я могу сейчас сделать.

У мамы слабое сердце! Оно может не выдержать всего этого кошмара. Но вряд ли кого-то это интересует. Вряд ли Мэйс это интересует. Она уже не раз доказывала мне, что ей интересна только она сама. Как я мог так в ней ошибаться?

Ярость поднимается откуда-то изнутри, будто отравляет меня.

— Вирна не выступала против твоей матери, Лайтнер.

— Конечно, — цежу я. — Зачем ей это? Наверное, она обвинила во всем меня. Рассказала всем, что я ее бросил? — интересуюсь я, показывая на статью, по-прежнему открытую на тапете. — Просто потрясающе! Она послала меня морем, а виноват я.

В отличие от меня, готового не просто закипеть — взорваться, Кьяна даже не повышает голос.

— Она ничего такого не говорила, Лайтнер. Мне кажется, тебе стоит посмотреть шоу в записи, прежде чем судить.

Я швыряю тапет на диван и направляюсь к барной стойке, которая отделяет от комнаты зону кухни:

— Знаешь, я достаточно насмотрелся. Мне хватит и того, что есть. Хочешь льяри?

— Речь шла про Ромину.

— Д’ерри? — Я оборачиваюсь, чтобы поймать взгляд Кьяны. Она кивает.

— Теперь мне точно нужен льяри. Сейчас сделаю, а ты мне обо всем расскажешь.

Я делаю льярри, запускаю машину, и пока она готовит напиток, достаю из холодильника сэндвичи. Делаю все это на автомате, потому что мысленно я далеко. Мама. Вирна. Ромина. От всего этого голова водоворотом. Точнее, будто меня самого затянуло в этот водоворот, а вот испуг Кьяны, кажется, проходит — она берет себя в руки и устраивается на барном стуле.

— Они обвинили Ромину в прямом эфире. В том, что она сбросила Вирну в океан. Притащили на шоу девочку-инвалида, которая тоже пострадала.

— Стоп! Какую девочку?

— Подругу Вирны из Кэйпдора. Алетту, кажется.

— Пострадала? — приподнимаю бровь. — Именно она ее и подставила, сдав Ромине!

— Я рассказываю то, что было в шоу.

Машина пиликает, сообщая, что льяри готов, и я разливаю ароматный напиток по чашкам, подвигаю Кьяне ее порцию.

— Что еще?

— Вирне практически не давали сказать ни слова. Они подняли тему неравенства. Что людей ни во что не ставят, легко могут уволить, лишить жизни выгнать из дома или из университета, как случилось с Вирной.

— Мэйс ушла сама, — напоминаю я.

— Нет, — отрезает Кьяна. — И у меня есть доказательства.

Она достает из сумочки тапет, быстро-быстро что-то на нем листает и наконец-то подает мне.

— Вирна моя подруга, — говорит она, и тут же неуверенно добавляет: — По крайне мере, была ею. Поэтому я провела свое расследование. Это уведомление об отчислении, такое отправляют студентам, которых выгоняют из Академии, а не тем, кто забирает документы самостоятельно.

Не хочу даже знать, каким образом Кьяна достала этот документ. Не хочу больше ничего знать о Мэйс.

— И что это подтверждает? Еще одну ложь Мэйс? Зачем ты вообще в этом копаешься? Она не считает тебя своей подругой. Наверняка, думает, что все въерхи последние едхи, и наслаждается тем, что сделала.

А еще торжествует, потому что вытащила всю эту тину на поверхность. Пальцы сами собой сжимаются в кулаки.

— Это не так, Лайтнер. И если ты не сменишь тон, я встану и уйду. Прямо сейчас!

— Так что ты тут забыла? — рычу я. — Зачем вообще пришла и носишься со мной? Вы с Харом уже определитесь, друзья мы или нет.

— Хар не знает, что я пришла к тебе. Это исключительно моя инициатива.

— С чего бы это?

— Потому что я была на твоем месте. Я и сейчас на твоем месте. Меня тоже выгнали из дома. Мой отец выгнал.