– И зачем ты приехал в такую даль? Надеюсь, не по просьбе Владимира? Тогда это напрасно. Я с ним виделась позавчера и все ему сказала.

– Нет, Юстас о моем визите сюда не знает. Я пришел извиниться. Я не понимал, что он оказался между двух огней, и что я провоцирую его на неподъемные траты.

Вероника округлила глаза и нервно засмеялась.

– Ты провоцируешь? Да ты, по сути, развалил нашу семью. И делал это целенаправленно и целеустремленно. И говоришь, что не понимал этого?

Родион покраснел. Ему было стыдно.

– Увы, я и впрямь этого не понимал. Честное слово. Я думал, что ничего страшного не случится, если мы посидим немножко в тесном дружеском кругу. Так, как раньше.

– Посидим? Немного? Да он возвращался с ваших посиделок под утро, всегда под хмельком! И это было несколько раз в неделю! Мне не на что ребенка было кормить, а этот «заботливый» муженек все деньги тратил на соответствие твоему образу жизни! Ты же не по дешевым кафешкам таскался, а по самым дорогим ресторанам!

– Извини, но я все возмещу… – Родион и сам понимал, что его обещания похожи на жалкий детский лепет, но не мог найти нужных слов.

– Что ты можешь возместить, Родион? Мою изгаженную любовь? Мои слезы, когда я просила Володьку остаться со мной и больным ребенком, потому что у меня уже не было сил, а он, наплевав на нас, тащился на посиделки с тобой? Он сам сделал свой выбор, я ему больше мешать не буду. Может быть, какая-нибудь другая бабенка это все и стерпела бы, а с меня хватит!

Вероника раскраснелась, по ее щекам непрерывной струей бежали слезы, и Родион впервые в жизни заглянул в глаза настоящему горю. У него болезненно сжалось сердце, и стало трудно дышать.

– Я могу поговорить с Юстасом, и, клянусь, никогда больше в ваши отношения встревать не буду.

– А зачем? Между нами все кончено. Я никогда не прощу человека, который клялся мне в любви, а сам ежечасно доказывал обратное. Он предавал меня на каждом шагу!

– Он этого не понимал, как и я. Просто мы тоже клялись друг другу в верности и дружбе. И сделали это гораздо раньше. Я понимаю, это не оправдание, но…

– Родион, ты как был глупым сопливым мальчишкой, так им и остался. Что такое мальчишеские клятвы перед настоящими обязательствами? Да ничто! И если мужчина остается им верен, то ему просто не надо заводить семью! Как тебе! Ты совершенно правильно делаешь, что не женишься. Тебе это ни к чему. А Володька ухаживал за мной настойчиво и упорно, я ему поверила. И полюбила. И зря. Он меня просто размазал по стенке. Я теперь себя чувствую жалкой половой тряпкой. А когда-то я была веселым человеком. До замужества. Как я теперь жалею, что поверила ему! Но ничего уже не вернуть, к сожалению… Ни любви, но доверия, ни нежности. Ни-че-го!

Чувствовалось, что она еще многое чего могла высказать из наболевшего на душе, но она оборвала себя на полуслове и потребовала:

– Думаю, мы друг друга поняли. Уходи!

Родион остался сидеть, уронив руки на колени.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Если ты предлагаешь мне обратиться к специалисту по семейным проблемам, то уже. Но мне ничего не помогло. Так что копаться в своей душе я больше не буду. – Вероника встала и железным голосом произнесла: – Прощай! Говорить, что приятно было повидаться, не буду!

Родиону пришлось выйти. Сев в машину, он положил руки на руль и рассеянно посмотрел по сторонам. Как же он жил почти тридцать лет, если оставил за собой столь разрушительные последствия? Самое мерзкое, он был уверен, что только так и надо жить! Права, ох права была Дана, говоря, что он самовлюбленный нарцисс.

Поехал домой. Пошатался по квартире, не вынес в одиночестве душевной боли, и без предупреждения отправился к родителям. Дома их не оказалось. Открывшая ему горничная сказала, что они улетели в Париж. Видимо, решение было спонтанным, потому что об этом они ему ничего не говорили. Понятно, решили вспомнить молодость. Наверняка поехали на пару дней. Пошатаются по Елисейским полям и вернутся.

А вот что делать ему? Из рук все валится, душа ни к чему не лежит. Может, вернуться в Подлесную? Но под каким предлогом? Нет, надо иметь гордость. Получил гарбуза, и сиди себе в сторонке. Хорошо хоть о его конфузе никто не знает. А то бы не преминули посыпать солью его кровоточащие раны.

Интересно, а как там Ольга? Позвонил ей. Она ответила почти сразу:

– Привет, говори быстрей, я в Осло!

– Чего ты там делаешь? – Родион не мог понять, с чего членов его семейства так стремительно охватила тяга к перемене мест.

– Решили с Алексеем поесть настоящей красной рыбки. Ее нигде так не готовят, как в Осло.

– Помирились, значит?

– А мы и не ссорились. Он покаялся, я его простила. Ну, естественно, предупредила, что отвечу тем же. Вот появится на моем горизонте приятная особь мужского полу, и закручу романчик. И он пусть не возникает, поскольку рыльце в пушку. Так что мы с ним друг друга поняли. Пока, а то у меня батарейка садится!

– Как все просто у некоторых! – сердито заявил Родион замолчавшему телефону. – И никаких тебе мучений и переживаний! Хотя Ольга наверняка хорохорится. Она, как и я, своих переживаний никому демонстрировать не будет.

Чтобы скоротать вечерок, в последнее время вечера стали совершенно нескончаемыми, побрызгал в нос спрей от аллергии и пошел в мамин розарий. Принялся вырезать отцветшие розы, рыхлить, поливать, подвязывать тяжелые плети.

Полюбовался результатом и похвалил сам себя. Розарий стал выглядеть гораздо презентабельнее. Вот если бы и в человеческий отношениях все было так просто и легко! Посмотрел на свои исцарапанные до плеч руки и уточнил: почти легко!

Из дома донесся бой часов. Полночь. Хорошо. Может быть, после интенсивной физической работки ему удастся заснуть без мучительных пережевываний прошлого? Не разбирая до последней запятой своих небрежных слов и поступков?

Лег в своей комнате, выключил бра, закрыл глаза в надежде на посещение благодатного сна. Не ту-то было! Болели исцарапанные руки. Пришлось встать, отправиться в мамину комнату, найти аптечку, смазать руки какой-то вонючей мазью от укусов и царапин. Вроде стало легче.

Снова лег, закрыл глаза. Тут же захотелось пить. Пошел на кухню, выпил воды. Снова лег. Сон ни в какую не приходил. Зато пришла Дана. Родион не знал, что ему с ней делать: она смотрела на него презрительно-негодующим взглядом и обвиняла.

Он не хотел слышать одно и тоже в тысячный раз, поэтому сел на кровати и вслух перечислил ей свои достоинства. Увы, их оказалось слишком мало. Тогда он припомнил ее недостатки. Но ее недостатки каким-то таинственным образом превратились в достоинства. Ему бы так!

Заметив, что уже несколько часов спорит сам с собой, лег и натянул одеяло на голову, скрываясь от ее обвиняющих глаз. Проснулся от духоты. Вынырнул из-под одеяла, посмотрел на часы. Десять! Проспал! Отец ему голову снимет! Тут же вспомнил, что отец в Париже и, вообще, сегодня суббота.