Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пожалел, что выходной. Будний день пережить гораздо легче, чем воскресный. Пошатался по дому, пугая прислугу, которая надеялась передохнуть, пока хозяева развлекаются за границей. Решив не путать их планы, распрощался и уехал. Перекусил в каком-то попутном ресторанчике, даже на название не взглянул. Какая разница? Лишь бы не отравили.
Дома включил комп, посмотрел почту. Несколько сообщений было от Юстаса. Тот спрашивал, куда он запропал, и не хочет ли встретиться. Впервые в жизни Родион не хотел встречаться с другом. Как ему вообще в глаза-то смотреть? Хотя Юстас после женитьбы вполне мог послать к чертям собачьим и его, и всех друзей скопом, и спокойно жить с женой и ребенком. Ведь сделал же так Мишка? Отошел от их холостяцкой компании, и все. А Юстас хотел угодить и нашим и вашим, результат оказался плачевным. Но, похоже, он тоже что-то понял.
Делать было нечего, все равно встретиться рано или поздно придется. Написал, что недавно вернулся, позвал к себе. Приглашать друга в рестораны он больше не будет. Самое большее – в парк, посидеть на скамеечке. Сбегал в соседний магазин, купил всякой мелочи к чаю. Спиртного он ему наливать тоже не будет. Если только в кофе.
Юстас заявился через пару часов. Дерганый и беспокойный. Сделав вид, что не в курсе его семейных проблем, Родион усадил друга за стол в гостиной и налил чаю. Тот удивился столь кардинальным переменам, но чай стал пить с удовольствием. Дождавшись, когда тот доест свое любимое пирожное «картошка», Родион сказал:
– Прости меня, я круглый дурак.
– С чего ты это взял? – Юстас подозрительно приподнял бровь. – Что это еще за самоуничижение?
– Суровая реальность, и ничего более того. Как мне сказала одна решительная особа, я ничего не вижу дальше своего носа. И вообще я человек недалекий и тщеславный. Нувориш, одним словом.
Юстас прищурил один глаз, посмотрев им на кающегося друга.
– Ты случайно «Гордость и предубеждение» не смотрел?
– Это что еще за мура? – Родион не понял скачка мысли Юстаса. – Почему я это должен смотреть?
– Это сериал по книге английской писательницы. Какой, не помню. Я его с Вероникой смотрел. – При имени жены у него болезненно дернулся мускул на щеке. – Ты мне его сюжет пересказываешь один в один. Там один богатый денди сделал предложение бедной девице, а она его отшила. Сказала, что он не обращает внимания на чувства других людей. Прямо как ты.
– А чем все закончилось? – неожиданно заинтересовался Родион. – Надеюсь, хэппи-эндом?
– Конечно, как в кино.
– Это утешает. Но я к тому, что не понимал, что творю.
– А что ты творил? – Юстас думал о чем-то своем и в слова друга не вникал.
– Мне нужно было понять, что ты изменился, и не тащить тебя за собой.
– Ты меня и не тащил.
– Ну, не силой, конечно. Просто играя на твоем чувстве товарищества. Я не понимал, что у тебя другая жизнь. И что я тебе ее ломаю.
Юстас впервые внимательно посмотрел Родиону в лицо.
– И когда ты это понял?
– Не так давно. Когда влюбился сам. – Это признание далось ему нелегко.
– Вот как, поздравляю. И когда свадьба?
– Насчет свадьбы облом. Мне выдали гарбуза.
– Ты что, на хохлушке хотел жениться?
– Нет. На казачке.
Юстас присвистнул.
– Никогда бы не подумал, что тебе могут дать от ворот поворот. А что за девица такая?
В ответ Родион вынул телефон и открыл сделанные втихомолку фотографии Даны.
– Хороша! – спокойно констатировал Юстас. – Но тебя другая бы и не зацепила. Ты переборчив, как девица.
– Вот-вот, это мне и было популярно объяснено. Ну, да все в прошлом. Давай лучше подумаем, как помочь тебе.
– А как мне помочь? – безнадежно проговорил Юстас. – Я уже несколько раз объяснялся с Вероникой. Она мне сказала, что я обманул все ее надежды, и больше она меня знать не хочет.
– Мне она тоже сказала что-то в этом роде.
– Ты что, с ней говорил?
– Говорил. Мне показалось, что она очень переживает. Как и ты.
– Да. Переживает. Когда я позавчера с ней говорил, у нее глаза были такие… трагичные. Вся проблема в том, что она романтичная слишком. И живет по принципу – или все, или ничего.
Родион сразу припомнил сестренку, которая жила по противоположному принципу – око за око, зуб за зуб. Просто и понятно.
– Не знаешь, что и лучше. Излишний практицизм тоже не слишком хорошая штука. Но, может быть, тебе ее в Париж свозить? Вот уж где романтики немеряно.
– Я ей это предлагал. Не хочет.
– Может, она из тех дамочек, что обожают страдать?
– Не думаю. Она всегда веселая была. Озорная и смешливая. Это она со мной такой стала.
– Она из-за меня такой стала.
– Ну, ты ведь тут с боку припеку. Вина-то на мне. Почему-то я думал, что друзья важнее. Оказалось наоборот.
– Это верно. Но об этом ты ей говорил? Хотя о чем это я? Конечно, говорил! Твои родители-то что об этом думают?
– Что они могут думать? Они ничего не поймут. Вероника им ни о чем не говорила, ни на что не жаловалась. Для них наш развод – как гром среди ясного неба. Она им всегда нравилась. Мама думает, что она нашла себе кого получше. Одно время она даже на тебя грешила.
– Да ты что? – такого Родион не ожидал. – Это она зря. Но ты им все же правду-то расскажи. И подумай, как можно помириться. И мне скажи. Чем смогу, помогу.
Потом они еще немного поболтали о друзьях, кто чем занимается, и расстались. Родион почти до утра прикидывал, как же помочь другу, но так ничего и не придумал. Как, оказывается, просто разрушить, и как трудно восстановить!
В воскресенье ближе к вечеру позвонила сестра:
– Привет, братишка! Приезжай к семи часам к родителям. Мы решили всей семьей поесть чудной рыбки, которую мы с Лешкой наловили в Норвегии. Сашки, жаль не будет. Он с семьей отдыхает на Багамах. Хотя чего там делать в такую жару, не понимаю. В Москве погода не хуже.
– Родители в Париже, ты разве не в курсе?
– Они, так же как и мы, на подлете. Так что приезжай! Ой! Велели отключить телефоны. Пока!
Родион пожал плечами. Забавно. Какую жару имела в виду сестра, говоря, что на Багамах в такую жару делать нечего? Багамскую или московскую? Но хорошо уже то, что ему не придется коротать вечер в одиночестве.
К семи отправился в родительский дом. Все уже были в сборе. Племянник галопом скакал по всем этажам, уверенный, что его дикие вопли чудненько оживят этот паноптикум. Сестра к его ору относилась совершенно спокойно, но несколько смущенный Алексей периодически пытался призвать возлюбленное чадо к порядку, но безуспешно, чадо явно не считало его авторитетом в деле своего воспитания.