– Мне не нравится, когда меня называют занудой. – Руджек снова оглядывает меня. Его взгляд задерживается на мне достаточно долго, чтобы я почувствовала неловкость. Руджек берет меня за руку, и его пальцы скользят по моему запястью. Это прикосновение подобно солнечному свету, что согревает мою кожу. – Он взял что-то от тебя, Арра. Я это вижу. Я говорю о ритуале. Ну же, ты наверняка это видишь.

Нет смысла спорить или отрицать, что моя кожа потеряла прежний оттенок. Даже одежда теперь сидит немного свободнее, хотя прошлой ночью меня заставили наесться досыта. Да, я чувствую голод чуть острее, чем обычно, – но еда не утоляет чувства пустоты внутри меня.

– Я знаю, – говорю я, прежде чем он успевает продолжить. – Сколько еще детей пропало?

Руджек держит меня за запястье до тех пор, пока я не делаю шаг назад.

– Еще одна девочка.

Мы отходим подальше от особняка, и рядом появляются Кира и Майк – впереди и позади нас. Я подвела детей из-за своей наивности, потому что отказывалась увидеть мать такой, какая она есть. Я подвела Кофи – милого, болтливого Кофи, который был готов улыбаться всем и каждому. Меня охватывает чувство вины. Если я и сегодня потерплю неудачу, пропадет еще больше детей. Я этого не допущу.

Арти сказала, что ей пришлось забрать детей, потому что они невинны. Но я даже не приблизилась к тому, чтобы узнать причину. Кем бы ни был ее сообщник, она повернулась против своей семьи, чтобы защитить его и осуществить их планы. Без лишних слов я и Руджек обогнули Восточный рынок. На нем слишком много криков, ругани и драк. Вокруг порхает столько фамильяров, что воздух становится горьким на вкус. Оставшуюся часть пути до лавки мы идем молча. Руджеку не нужно говорить мне, что шотани не нашли никаких зацепок. Теперь я точно знаю, что у них ничего не выйдет. Арти и ее провидцы обучали шотани. Они преданы ей.

– Даже с учетом всех событий мой отец отказывается отложить церемонию совершеннолетия, – стонет Руджек. – Пожалуйста, скажи мне, что ты придешь… Я хочу встретить на церемонии дружелюбное лицо.

– Не знаю, – говорю я, слушая вполуха. Магия шевелится в моей груди, и я вновь повторяю себе, что иду в лавку лишь для того, чтобы помочь отцу.

Руджек первым замечает дым рядом с лавкой Оше. Мое сердце замирает. Я бегу в переулок за магазином. Ноги подкашиваются, когда я, спотыкаясь, иду к отцу.

– Что ты делаешь? – кричу я. Мое зрение затуманивается, и мир вокруг начинает вращаться.

Оше бросает пригоршни свитков в бочку с бушующим внутри огнем.

– Избавляюсь от старых вещей. Занимался этим все утро – подумать только, сколько бесполезных свитков у меня здесь валялось.

Я бегу сломя голову туда, где мой отец сжигает свои магические свитки, и пытаюсь спасти последний. Его края уже занялись. Я тянусь за пергаментом, но Руджек хватает меня за талию и оттаскивает от бочки. Я пинаю его, стараясь вырваться. От прикосновения Руджека мне так горячо, словно моя кожа тоже горит.

Оше бросается к нам, и они оба продолжают задавать мне один и тот же вопрос:

– Что случилось?

– Что случилось?

– Что случилось?

Отец притягивает меня к себе, но я не вижу в его глазах ни капли сожаления. Арти сказала, что отец будет счастлив. Но этот человек сейчас – всего лишь пустая оболочка. Из моего больного горла вырывается столь громкий крик, что от него горит в груди. Я сдерживаю слезы и моргаю, глядя на то, как пламя вьется вокруг свитка. Гладкий папирус чернеет и отслаивается, и угли тлеют, пока не остается один лишь пепел.

Арти заставила моего отца разрушить нашу последнюю надежду.

Тяжелая луна висит в ночном небе. Мы с отцом совершаем обход на церемонии совершеннолетия Руджека. Прошло уже несколько дней с тех пор, как Оше сжег свои свитки, но я до сих пор не могу выбросить из головы зловещий вид костра и едкий запах. Теперь мой отец смеется с другими гостями в особняке визиря и очаровывает государственных деятелей своими историями. Теплый ветерок дует из сада, принося с собой ароматы жасмина, сирени и лепестков роз. Этот сладкий запах только расстраивает мой желудок. Уже в третий раз за последний час служанка предлагает мне бокал медового вина, и я вновь отказываюсь.

Арти здесь нет, и это меня беспокоит. Сегодня утром, перед тем как отправиться в Храм, она приказала нам с Оше пойти на церемонию. Мы подчинились ее магии. Конечно, она знала о церемонии – скорее всего, от своих шпионов. Или из сплетен, окружающих важные семьи, которые приехали в город на это мероприятие. Никто не говорит о ее отсутствии из-за визиря, но я не сомневаюсь, что она замышляет что-то недоброе. Помимо этого я волнуюсь за Руджека. Не хотелось бы, чтобы она навредила ему, стремясь насолить его отцу.

Я вытягиваю шею в поиске других провидцев. На прием не пришел ни один из ее подручных. Не знаю, нервничаю ли я от этого больше или меньше. Мне снова приходит в голову, что кто-нибудь из них может быть ее сообщником. Очевидно, Арти не испытывает любви к оришам – но разделяют ли ее взгляды другие провидцы? Неужели они позабыли свою веру – как это уже произошло с Хекой, когда провидцы отказались от жизни в племенных землях?

Оше всегда был идеальным собеседником. Он так красиво говорит о магии. Многие из присутствующих здесь влиятельных семей также являются постоянными клиентами его магазина. Ученые, писцы, ремесленники и художники. Люди, у которых достаточно денег, чтобы заплатить за молодость и хорошее здоровье. Некоторые умерли бы уже десять раз, если бы не целительное прикосновение рук моего отца. Благодаря ему те, кто прожил сто лет – уже достижение, – могут прожить вдвое дольше и не выглядеть старше пятидесяти. Таков его дар.

Мой отец так и остался бы в пустыне, не влюбись он в Арти. Он был бы целителем племени Аатири, где никто не тратит монеты на изменение цвета волос или улучшение частей тела. Он был бы счастлив, он был бы самим собой.

В той истории о любви мальчики говорили, что девушка Мулани может украсть магию одним поцелуем.

Оше недооценил Арти. Как и я. И это больше не повторится.

– Жрица Ка позволила тебе прийти, – размышляет Эсснай, шурша рядом со мной. – Неожиданно.

Я вздрагиваю от внезапного появления моей подруги. Для девушки на голову выше меня она двигается с невероятной грацией. Ее красное платье переливается серебряными крапинками, которые перекликаются с серебряной пылью на ее темной коже. Как обычно, она словно излучает красоту.

– Это было очень мило с ее стороны, – говорю я мрачным голосом. Я не могу сказать ни единого плохого слова в ее адрес – однако я могу произносить слова недовольным тоном. Неплохо, но толку от этого мало.

– Как же не вовремя решили провести эту церемонию, – говорит Эсснай. Она смотрит на толпу, сердито уперев руки в бока. – Город скорбит по пропавшим детям.

– Визирю до этого нет дела, – бормочу я себе под нос. – Он тот еще эгоистичный ублюдок.