Перед ним стоял отец. Смутившись, Су Хёк сделал полшага назад. Такой отец – без сопровождающего, без зонта в снегопад – казался ему незнакомцем. Су Хёк в нерешительности замер, не зная, что сказать. Прошло, наверное, лет двадцать с тех пор, как он желал отцу счастливого Рождества, а что-то непринужденное типа «О, какими судьбами?» прозвучит в этом священном месте двусмысленно. Только потом Су Хёк заметил, что отец принес вино. Бутылка стояла в ведерке, наполненном льдом, поэтому было видно только пробку и горлышко, но Су Хёк узнал его с первого взгляда. Айсвайн, любимое мамино вино.

Су Хёк вдруг вспомнил, что в те вечера, когда мама пекла яблочные пироги под звуки джаза, отец после ужина ставил на стол айсвайн. Родители до позднего вечера пили ледяное вино и ели яблочный пирог, разговаривая о разном. Мама смеялась и гладила отца по руке, чьи глаза были мягкими, как весна. Только тогда Су Хёк осознал, что помнит лишь одну сторону своей мамы. Мама пекла пироги не только для своих детей, но и для любимого мужчины, с которым потом делила их за бокалом десертного вина.

Во время готовки мама была полна радостного предвкушения. Су Хёк думал, что сладкий запах теста настраивает ее на позитивный лад, но это было только половиной правды. После того как во время медового месяца родители побывали на винодельнях и виноградниках Торонто, мама влюбилась в айсвайн. Отец покупал ей это вино всякий раз, когда она грустила или сердилась. Айсвайн стал для родителей жестом примирения и символом их любви, похожей на пламя.

– Отец, это… Это же айсвайн?

Отец, все это время молча смотревший на Су Хёка, перевел взгляд на бутылку, утопавшую во льду ведерка. Стоило снежинкам упасть на горлышко, как они таяли и исчезали. Отец кивнул и, слабо улыбнувшись, выдавил:

– Су Хёк, ты… У тебя глаза матери.

Услышав в хорошо знакомом голосе нотки боли, Су Хёк удивленно вскинул голову и посмотрел на отца. В покрасневших глазах читалась неподдельная тоска, и лицо… Это лицо принадлежало не жесткому, бесчувственному предпринимателю и не холодному, совершенному божеству, а простому человеку, который любил настолько сильно, что отдал бы свою жизнь в обмен на жизнь любимой.

Только теперь Су Хёк осознал, что отец любил маму больше всего на свете. Осознал, что, когда уехал учиться за границу, отец разозлился не так сильно, как мог бы. Осознал, что, когда попался на удочку своего приятеля-мошенника, отец гневался потому, что переживал за него. Осознал, что, несмотря на свою строгость и требовательность, отец любил его глубоко и сильно. Сегодня, в канун Рождества, Су Хёк напомнил отцу любимую женщину, которая передала их сыну доброе сердце…

– Сегодня канун Рождества… Почему ты не на свидании, сын? – продолжил отец и прищурился – снежинки осели на ресницах.

Словно очнувшись, Су Хёк шагнул к нему и придвинул зонт так, чтобы он укрывал от снегопада их обоих. Послышался невесомый стук снега о ткань, похожий на постукивание кончика карандаша.

– Да, сегодня канун Рождества, снегопад… Почему ты без зонтика?

По губам отца скользнула легкая улыбка. Су Хёк тоже улыбнулся и отвел взгляд. Отец громко выдохнул, и белое облачко пара растворилось в зимней прохладе.

– Су Хёк, найди такого человека, с кем ты сможешь говорить часами напролет. С кем сможешь проговорить всю ночь, распахнув душу, как это сделал я. Рано или поздно безумная страсть пройдет, как пройдут дни счастья и радости. Ваши разговоры навсегда останутся в твоем сердце, они не умрут и не померкнут…

Отец закрыл глаза, словно вспоминая время, которое провел с мамой. Ласково подул ветер.

* * *

От снега на темно-синих перчатках остались мокрые следы. Сад по-прежнему засыпало белыми хлопьями. Су Хёк взял в руки тяжелый бумажный пакет, посмотрел на Ю Чжин и сказал:

– Я знаю хорошее местечко, где можно выпить айсвайн. Не присоединитесь?

По обе стороны от заснеженной дороги росли метасеквойи. Они стояли, растопырив покрытые снегом тонкие голые ветки так, словно пытались дотянуться друг до друга. Заснеженная дорога была совершенно нетронутой, на белых деревьях желтым сиянием отражался свет уличных фонарей.

Айсвайн был сладким и слегка горьковатым. За неимением бокалов они пили вино из чашечек для эспрессо. С виду темную жидкость вполне можно было принять за кофе.

Сидевшая на скамейке Ю Чжин подняла чашку до уровня глаз и сказала:

– Когда-то дедушка варил мне кофе из зерен, которые перемалывал вручную. Когда я училась в университете, дедушка сначала научил меня ценить кофе, а потом – макколи[40]. Такой уж у меня был дедушка.

Порой жизнь кажется горькой, но следует помнить, что у горечи тоже есть вкус. Даже если трудно оценить, когда пьешь его впервые. Попробовав однажды хорошо сваренный кофе, ты поймешь, что в его горечи таится свое уникальное очарование.

Су Хёк посмотрел на чашку и кивнул:

– Верно… В прошлом я всегда торопился сбежать от горечи, которую приносила жизнь. Столкнувшись с чередой неудач и разочарований, я отказывался их принимать. Наверное, именно поэтому я не возвращался на кладбище после маминых похорон.

Ю Чжин скользнула взглядом по профилю Су Хёка, вспомнив, как переживала за его безопасность в тот день, когда выпал первый снег.

– Сегодня я навестил мамину могилу. Недавно прошел год со дня ее смерти. На обратном пути я столкнулся с отцом, и он сказал мне: «Найди такого человека, с кем ты сможешь говорить часами напролет…» – Су Хёк замолчал и мысленно закончил: «И тогда я понял, что уже встретил такого человека…»

Их с Ю Чжин взгляды встретились, и Ю Чжин медленно кивнула, делая ему знак продолжать.

Вокруг продолжали кружиться подхваченные ветром снежинки. Ю Чжин показалось, что она находится внутри стеклянного снежного шара. Су Хёк неторопливо начал свой рассказ. Он рассказал об отце и айсвайне, о своей жизни в Ёнхуэй-доне, о предательстве друга и мечте стать режиссером, о пустых рабочих буднях и о смерти матери… В ответ Ю Чжин рассказала о своем детстве, пропитанном духом соперничества, об эмоциональном выгорании, о стартапе, об отношениях со своим сонбэ, о море облаков и восходе солнца на горе Майсан и о времени, проведенном в «Книжной кухне»…

Снежинки одна за другой падали в айсвайн и таяли. Несмотря на поднимающийся ветер, мир казался мягким, словно был укутан пуховым одеялом.

Ю Чжин сделала глоток вина и сказала:

– Кое-кто однажды сказал, что слива – первое дерево, которое бесстрашно цветет по весне. Можно сказать, что сливовое дерево символизирует