Он ощутил во всем теле странное онемение и весь день смотрел на все сквозь призму второстепенности, даже на то, что оказался без работы. Он ждал очередной посылки. Полтора месяца он не переставая спрашивал себя, что она пришлет ему в следующий раз.

София не понимала, почему он молчит. Иногда, закрыв магазин на обеденный перерыв, она возвращалась домой и заглядывала в почтовый ящик или в уголок в прихожей, где хранились посылки. Она так надеялась, что он даст о себе знать, разыскав ее адрес в базе данных университета.

После возвращения в Римини ей хотелось увидеться с ним, она даже ненадолго приезжала в Милан, но в последний момент передумала. Она больше не перечитывала «Такие дела», убрав рассказ вместе с другими материалами курса в синюю пластиковую папку. А монолог Пентекосте о цыпленке она скопировала на флешку, там его голос, мягкий и властный, отчетливо произносил слово «движение»: она стыдилась того, что когда-то подумывала отправить эту запись жене. Из той жизни остался только Халиль: они переписывались, были подписаны друг на друга в социальных сетях. Теперь он работал в отеле в Дубае и постил примеры арабской архитектуры, увлекался кайтсерфингом и пока не нашел свою вторую половинку. В этом плане он был «полон надежд», это выражение его чрезвычайно веселило, и он постоянно интересовался, полна ли надежд и София.

А София была полна надежд на будущее с кучерявым голубоглазым парнем на три года старше ее, который управлял гостиницей в Белларии и иногда вечерами распахивал перед ней дверцу своего авто. Он классно трахался. Томмазо – подходящее имя для честного парня. Она ловила себя на мысли, что думает о нем на протяжении дня. Иногда она искала Томмазо взглядом на улице через витрину магазина: ей хотелось увидеть его. Софии казалось, что это ожидание сродни ожиданию ответа из Милана: рассеивающееся нетерпение, которое она старалась слить воедино.

В этом она убедилась тем утром, когда он принес ей завтрак на работу, и ее нетерпение сразу же куда-то улетучилось. За прилавком они по-братски разделили канноло: он выбрал себе половинку, в которой было больше миндаля. Пока она смотрела, как канноло исчезает у Томмазо во рту, вернулся отец.

– Я забыл лампочки, – бросил он и исчез среди полок.

Томмазо смутился и громко попрощался. Перед тем как уйти, поцеловал ее одними губами.

Отец вернулся с целой охапкой люминесцентных ламп-бабочек.

– Это же сын делла Мотты, да?

– Да.

– Сразу видно, что хороший парень.

Она выбросила кулек от канноло.

– И откуда это видно?

– Да говорю же тебе, он хороший парень!

– Ну-ну. Тебе видней.

– Иди с ним. Я тут и сам управлюсь.

– Да у него дела.

Отец вывалил лампочки на прилавок и принялся складывать их в коробок.

– Знаешь, «Фульгор» наконец-то открыли, – взволнованно проговорил отец. – Говорят, очень даже ничего – известный дизайнер постарался. Может, сходишь с ним в кино? Расскажешь потом, что да как.

– Перестань.

София принялась помогать отцу с лампочками – так они и трудились в четыре руки, от отца пахло табаком и мятой.

– Слушай, пап, а сам-то ты сколько уже не был в кино?

– Я? – Он застегнул ветровку. – Наверно, лет десять.

– Так давай сходим вечером?

Отец опустил голову, и по тому, как он тер закоченевшие руки, она догадалась, что он доволен.

Маргерита заметила, как Анна довольно потирала руки, когда услышала, что ее выписывают.

– Доченька, нельзя лгать умирающим.

– Я отвезу тебя домой.

– Когда?

– Завтра.

Анна отвернулась от дочери:

– И на что я тебе? У тебя и без меня полно забот.

– Найдем сиделку.

– У тебя своя жизнь.

Анна сцепила ладони, Маргерита подошла и взяла мамины руки в свои. После операции Анна шла на поправку, обошлось без воспалений, но Маргерита объяснила ей, что придется увеличить количество сеансов физиотерапии.

– Все с тем же мальчиком?

Это было так естественно – видеть маму и Андреа вместе. Маргерита вызвала его спустя несколько дней после операции, он пришел днем и сел на кровать прямо в куртке. Выдержав изучающий взгляд Анны, Андреа расспросил ее о самочувствии и закончил разговор словами: не волнуйтесь, синьора Анна. Он пришел снова на следующий день. Маргерита поглядывала на них из коридора: Андреа, опершись коленом о койку, ощупывал мамины мышцы. Начав с шеи и здоровой руки, он спустился, насколько это было возможно, к животу, отчего бюст Анны слегка заколыхался. Прикасаясь к ней, он подсказывал ей осторожные движения, и Анна доверчиво опиралась на его сильные плечи – как когда-то и ее дочь. Затем пришли Карло и Лоренцо, и Маргерита корила себя за то, что выставила напоказ нечто сугубо личное. Ей казалось, что Карло понимает, насколько для нее важен Андреа, и давно забыл о том, как она призналась, что ее тянет к нему, – как-никак, ориентация Андреа отметала любые подозрения.

После Андреа других мужчин у нее не было – не то чтобы ее никто не привлекал, просто она довольствовалась легким флиртом. Маргерита без тени сожаления отворачивалась от соблазнов, будто ей претила былая порывистость и не хотелось размениваться по мелочам. Да и желание стать матерью, которое она ощущала всем нутром, служило хорошей защитой от искушений. Появление на свет Лоренцо не обернулось для нее ни усмирением, ни рубежом. Это случилось, оставив в ней ощущение пресыщения, и точка. Между прочим, она была сыта по горло и недоразумением, но вот что происходило сейчас?

– Бабушка еще болеет?

– Уже нет, Лоре. Завтра она будет дома. Уже завтра!

Ребенок посмотрел на Маргериту.

Та ему улыбнулась:

– Расскажи-ка, что вы сегодня делали в садике?

– Мы делали деревянный скворечник с Робертой Калькатеррой. Для малиновок.

– Роберта Калькатерра – это та девочка с кудряшками?

Лоренцо кивнул.

– А она симпатичная.

Лоренцо покачал головой.

– Что? Не симпатичная?

Мальчик сделал знак, что нет.

– Так зачем тогда вы играете вместе?

Ребенок слез с дивана и присел на ковер.

– Она говорит, мы созданы друг для друга.

– А это правда?

– Да.

– Мышонок, а ты знаешь, что такое «созданы друг для друга»?

– Ну… Друзья?

Маргерита и Карло переглянулись.

– Лоре, иди на диван, а то замерзнешь.

– Мне не холодно.

– Слушайся маму, не сиди на полу.

Лоренцо послушно встал и пристроился между ними.

Маргерита подвинулась, чтобы ему было удобно.

– Ну и как скворечник для малиновок? Получился?

– Все делала Роберта, а я только смотрел.

– Ах ты хитрюга! Молчишь себе и молчишь, а сам хитрый, как лисенок!

– Роберта Калькатерра дружит со мной, даже если я молчу.

Они укрыли его пледом.

– Конечно, солнышко, она с тобой