Почитай всё село сбежалось на церковную площадь. Махно поднялся на телегу, обратился громко, почти торжественно:

— Дорогие товарищи! Поздравляю вас с первой победой над ненавистной властью державной варты.

— Ура-а-а, — завопили молодые густые голоса. — Да здравствует Махно-о-о!

Нестор улыбаясь поднял руку, прося тишины. Кто-то из первых рядов крикнул:

— Нестор Иванович, будь нашим батькой.

Предложение было столь неожиданным, что Махно несколько замешкался. А толпа подхватила:

— Батько-о... Батько-о.

Переждав шум, Махно заговорил:

— Я анархист-коммунист, товарищи, а потому воля народа для меня закон. Спасибо за высокую честь, я постараюсь оправдать её.

Далее Нестор начал говорить, что дибривская победа это только начало социальной революции против власти гетмана и немецкой оккупации, что скоро поднимется вся Украина и сбросит с себя гнёт буржуазии и капитала и над землёй воссияет солнце свободы и счастья для всего трудового крестьянства. Закончил он призывом вступать в повстанческую армию, брать в руки оружие и бить врага до полной победы. На митинге дибривчане единодушно постановили: «Хлеб убран, и хлопцам в самый раз идти да батьки Махно, воевать злодиев гетманцев и немцев».

Хлопцев записалось более двухсот человек, но вот оружия набрали едва для половины.

— Будем в бою добывать, — сказал Каретников.

Вечером, когда усталый Махно добрался до горницы правления и стал убирать с канцелярского стола бумаги, чернильницы, готовя себе ложе для сна, туда явилась девушка.

— Нестор Иванович, я только что говорила с Гуляйполем.

— С кем?

Звонила знакомая телефонистка Зина. Она велела передать вам, что немцы собираются идти на Дибривку, готовят пушки.

— Не сказала, когда выступают?

— Сказала, что дня через два. Она обещала ещё позволить, когда они выступят.

— А ты что? На телефоне?

— Да, я местная телефонистка.

— Спасибо, милая, за сообщение. Всё, что узнаешь нового, докладывай мне сразу в любое время суток.

— Хорошо, — отвечала девушка.

Нестор, собравшийся уже укладываться на столе, заметил, что девушка мнётся, не спешит уходить.

— У тебя что-то ещё есть?

— Да. Но... Я не знаю как сказать... Оно личное, для вас.

— Личное? — насторожился Махно. — Что с мамой, с братом?

— Не, не, не, — замахала девушка руками. — Совсем другое, но тоже неприятное.

— Ладно, говори. Кстати, как тебя звать?

— Тина.

— Говори, Тина, не тяни.

— Ваша жена, Нестор Иванович, вышла замуж.

— Кто это тебе сказал?

— Зина же. Ей, жене вашей, сообщили, что вы убиты, и она вышла за какого-то коммунара.

— Но у неё ж мой ребёнок.

— Он умер, едва родившись.

— Ну что ж, — помолчав, заговорил Махно, — не станем винить её. Время такое, Тина, время. А она живой человек. Правильно сделала, не стала ждать покойника.

Нестор расстегнул ремень, снял вместе с портупеей и кобурой, положил под голову.

— Мне можно идти? — тихо спросила девушка.

— Да, Тина, ступай. Будем отдыхать. С утра дел невпроворот.

Девушка вышла бесшумно, даже дверью не скрипнула. Махно лёг на кобуру и мгновенно уснул. Показалось, что только закрыл глаза, как его тронули за плечо. В полумраке увидел у самого стола силуэт девушки.

— Тина? Что случилось? Сообщение?

— Нет. Я принесла вам подушку, Нестор Иванович. Нельзя же без неё. Вот.

Подушка оказалась огромной.

— У-ух, — обрадовался Махно и молвил игриво: — Тут на двоих места хватит, — и ухватил мягкую тёплую руку девушки. — Ну?!

— Я только разуюсь, — прошептала Тина и склонилась над ботинками, развязывая шнурки.

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ СПАСЕНИЕ МОСКВЫ

Отряд Махно уходил ночью в степь берегом реки, провожаемый зловещим заревом пожарищ пылавшей Дибривки. Там хозяйничали оккупанты.

— Надо было всё же дать им бой, — ворчал Щусь.

— И положить весь отряд, — отвечал ему в тон Махно. — У них пушки, пулемёты. А у нас? Половина отряда с палками.

— Обидно, — не унимался Щусь. — Жгут ведь гады.

— Ничего, ничего, Феодосий, от этих пожаров тоже великая польза нашей революции.

— Смеёшься, батько?

— Не смеюсь, а точно тебе говорю, чем больше они будут зверствовать, тем выше будет волна крестьянского восстания, тем больше будет бойцов в нашем отряде. И только.

Начался почти безостановочный рейд Махно по уездам губернии. В каждой деревне Нестор устраивал митинги, вбивая в лохматые крестьянские головы простые и понятные им истины: «Всякая власть — враг народа! Поэтому подлежит ликвидации. Кто душит вас налогами? Власть! Кто насылает на вас карателей? Всё она же. Кто отнимает у вас хлеб, ваши копейки? Опять же она».

Словно снежный ком, катящийся с горы, разрастался махновский отряд. Уже более сотни тачанок колесило по дорогам гуляйпольщины, появляясь там, где их меньше всего ждали. Помещики, заслыша имя Махно, бежали из своих поместий куда глаза глядят. Застигнутые расстреливались без всякой пощады, со всем семейством.

Перед своей вольницей батько Махно тоже выступал с вполне понятными лозунгами: «Наш враг буржуи и капиталисты. Запомните! Если кто из вас обидит крестьянина или бедняка, собственной рукой расстреляю из этого маузера».

Маузер в руках батьки был очень убедительным аргументом, тем более что из него Нестор Иванович навскид пробивал подкинутую шапку или рукавицу.

За ним безуспешно гонялся вооружённый до зубов карательный полк, имевший в своём распоряжении не только пушки, пулемёты и кавалерию, но и броневики на резиновом ходу.

Не брезговал Махно и банками, деньги ему тоже годились. С самого начала он положил за правило: за фураж и продукты, за постой и уход за ранеными платить крестьянам. «Мы — не власть, — говорил Нестор, — чтобы обдирать мужиков. Если не возьмут денег, надо обязательно поблагодарить. И только».

Частенько посреди степи останавливали пассажирский поезд. Махно командовал Чубенке: