— Алёша, на кассу.

И тот мчался со своими помощниками к почтовому вагону, «снимать кассу». Самые ушлые хлопцы шли по вагонам, успокаивая пассажиров:

— Спокойно, граждане, нам нужны только офицеры и буржуи. Остальных не касаемо.

Офицеров выталкивали из вагонов и тут же расстреливали. У буржуев проводили экспроприацию:

— Делиться надо, граждане.

На перегоне между Чаплином и Синельниковом остановили поезд, в котором ехала делегация Белого Дона на переговоры с гетманом. Генерал, возглавлявший её, выразил протест:

— Мы дипломатическая миссия и имеем иммунитет.

— Ваши офицеры, отстреливаясь, ранили у меня двух бойцов, — сказал Махно и съязвил: — Оттого у вас теперь иммунитету нету. — И приказал: — В расход. И только.

Всю делегацию расстреляли, а Лепетченко принёс Нестору крохотный браунинг с выложенной перламутром рукояткой.

— Возьми, батька, генеральскую цацку.

Махно повертел в руке браунинг, сказал с восхищением:

— Делают же, гады, такую красоту. А? Тина, держи подарок.

— Спасибо, Нестор Иванович.

В каждом селе, где только была телефонная связь, Тина отправлялась на почту, садилась к телефону и, пользуясь тем, что была заочно знакома почти со всеми работниками связи губернии, выясняла обстановку.

Возвращалась Тина к штабной тачанке с обстоятельным докладом батьке. Выслушав её, Нестор хвалил:

— Умница.

Иногда чмокал в щёчку, не стесняясь присутствующих. Впрочем, адъютанты и все штабные относились к этому вполне лояльно: жена батькина. А то, что не венчана, кому какое дело.

Разведка у Махно была поставлена на широкую ногу и даже не его стараниями. Все мирные крестьяне, а особенно женщины, считали своим долгом сообщать батьке, где стоят немцы, куда двинулись, сколько у них пушек, сколько солдат, коней, где «ховаются гетманцы».

Именно это помогало Махно избегать встреч с большими силами врага и захватывать врасплох малые подразделения.

А однажды Тина сообщила:

— Нестор, в Гуляйполе только караул остался.

— А полк?

— На Орехов двинулся.

— Что они там потеряли?

— Кто-то им сказал, что там Махно.

— Эге, орлы, даёшь Гуляйполе, — весело сообщил Нестор своим командирам. — Аллюр три креста. Марченко с конницей вперёд, мы следом.

И запылили тачанки, и перекликались меж собой весело бойцы:

— Даёшь Махноград!

За несколько дней до этого Махно отпустил в Гуляйполе Тютюника повидать старуху-мать и заодно разведать обстановку.

В Гуляйполе Марченко во главе конницы влетел почти без единого выстрела. Постовые на въезде быстро сориентировались и закричали едва не хором:

— Ми стреляй нихт!

А когда появились тачанки, по улицам уже бежали мальчишки, вопя от восторга:

— Наши-и-и-и... Ур-ра-а-а, наши-и-и!

На крыльце дома, где размещался штаб, стоял Марченко. Он, видимо, ждал Махно, чтобы ему доложить. Но на лице его Нестор не увидел радости.

— Что случилось, Алёша?

— Тютюник... там на площади... Повешен.

— Пантелей?

— Да, да, — кусая губы, отвечал Марченко. — Это он отправил немцев на Орехов, чтобы от нас отвести.

Махно засопел, хмурясь, и спросил:

— Караул взял?

— Да. Все сдались.

— Расстрелять.

— Батько? Нестор Иванович, ты что? Я им жизнь обещал.

Нестор вдруг сорвался, закричал:

— Ты им жизнь, а они Пантелею?!

— Но не они же, то офицеры, батько. Командир полка приказал.

— Среди пленных есть офицеры?

— Есть.

— Сколько?

— Двое. Начальник караула и какой-то интендант.

— Веди обоих к виселице и расстреляй под Пантелеем.

— Но...

— Никаких «но». Исполняй. Хоть это будет малой платой за его молодую жизнь.

Махно повернулся круто и направился к своей тачанке. Увидев подъехавшего Щуся, сказал ему:

— Феодосий, едем на телеграф.

Прибыв на телеграф, они прошли в аппаратную. Телеграфист, увидев их, вскочил.

— Сиди, друг, — кивнул ему Нестор. — Стучи в Александровск. Так, — он на насколько мгновений задумался. — Пиши. Военному коменданту города Александровска. Повстанческая армия свободной Гуляйпольской территории требует немедленно освободить из тюрьмы всех гуляйпольцев, томящихся там со времени Украинской Рады, особенно ниже названных товарищей — Саву Махно, Филиппа Крата, Прохора Коростылева, Александра Калашникова, Михаила Шрамко. При невыполнении требований штаб повстанческой армии двинет свои силы на Александровск, и тогда не будет никакой пощады ни лично вам, ни всем врагам трудового народа. Подписи батько Махно и адъютант Щусь.

Телеграфист кончил стучать, спросил:

— И это всё?

— А что ещё надо?

— Ну, я думаю, запросить ответ на ваше требование.

— Да, да, ты совершенно прав. Стучи: ответ ждём у аппарата.

Постояв несколько минут возле телеграфиста, Махно сказал:

— Мы будем на крыльце. Позовёшь, когда придёт ответ.

— Хорошо. Я им ещё напомню.

У крыльца уже были Каретников, Лепетченко, Чубенко и ещё несколько гуляйпольцев.

— Алёша, — обратился Махно к Чубенко. — Надо организовать похороны Пантелея. Чтоб с оркестром, с салютом, как положено. Матери его выдай две тысячи.

— Исполню, Нестор Иванович.

— Семён, озаботься заставами.

— Да я уж выслал разъезды в сторону Полог и Орехова, — сказал Каретников.

Среди толкущихся гуляйпольцев началось вдруг какое-то движение, перепирательство.

— Что там случилось? — спросил Махно.

— Да вот, Нестор Иванович, с немецкой колонии Горькой ходок со слезницей. На твоих хлопцев брешет бог весть шо.

— Что там?

— Давай выходи, говори.

Перед крыльцом появился мужчина в приличном одеянии, чем всегда отличались немецкие колонисты.

— Нестор Иванович, позавчера на нашу колонию налетел отряд, — начал он нерешительно. — Стали требовать деньги, отбирать драгоценности, говорят, мы, мол, махновцы, что ты велел вроде всё отбирать. Убили двух человек, насилуют наших девушек.

— Так и говорят? — нахмурился Нестор.

— Да, да, мы махновцы, говорят. Пьют. Куролесят.