— Погодь-как, Пантюша.

Тачанка вымахнула вверх на бугор, быстро развернулась пулемётом в сторону конницы, и Махно открыл огонь. Тютюник подавал ленту. С земли короткими очередями стрелял Каретников.

Несколько кавалеристов упало вместе с конями, но это не сбило атаку, конники лишь рассыпались веером.

— Семён! — крикнул Махно. — В тачанку! Будем уходить.

Каретников вскочил с земли, прыгнул на подножку.

— Петя, гони, — крикнул Махно.

— Дай-ка я, — потянулся к «Максиму» Каретников.

— Сам справляюсь, — крикнул Махно, продолжая стрелять по «вееру» конников.

Однако, когда тачанка помчалась, всё более ускоряя бег, Махно перестал стрелять. Кузов так подлетал и раскачивался на рессорах, что напрочь исключал прицельный огонь.

Они уходили, огибая Гуляйполе справа, забирая всё далее на восток. Поскольку кавалеристы долго не отставали, Каретников дважды приказывал останавливать тачанку и стрелял по преследователям, нанося им ощутимый урон.

Наконец немцы отстали. Верховые повстанцы ускакали далеко вперёд и дожидались тачанку Махно.

— Нестор Иванович, куда правимся? — спросил Марченко.

— На Дибривку. В случае чего там отличный лес, в нём можно укрыться.

К Дибривке подошли ночью. Село располагалось за речкой Волчьей, через которую был проложен довольно широкий деревянный мост.

— Надо послать разведку, — сказал Каретников. — А ну там немцы или варта. Они нас на мосту перещёлкают, как куропаток. Шкабарня?

— Я, — отозвался боец.

— Ты бывший пограничник, давайте с Тютюником смотайтесь. Да не через мост, пониже от села вброд.

Разведчики вернулись через полчаса, уже по мосту. Шкабарня доложил:

— Никого нема. Можно въезжать.

— Гляди, Василий, ежели что — голову сыму, — предупредил Каретников.

Первыми на мост выехали тачанки, за ними — верховые. По приказу Каретникова все держали оружие на взводе, в любой момент готовые открыть огонь. Ехали шагом.

Но село спало, нигде ни огонька. Выехали на церковную площадь. Лютый, сидевший на облучке, обернулся, спросил:

— Может, здесь, Нестор Иванович?

— Нет, Петя, езжай в конец села, ближе к лесу. Тут нас запросто могут окружить.

За последней избой они свернули на обочину, остановились. Орали уже третьи петухи. Для сна времени уже не было, но бойцам требовалась передышка.

Разнуздав коней, пустили на попас. Сами валились на траву, блаженно потягиваясь.

— Петь, разнуздай наших, ослабь кореннику чересседельник, пусть пощиплют, — велел Махно Лютому.

— Може, распрячь?

— Не-не. Нельзя.

Из центра села послышался рожок пастуха, хозяйки стали выпускать коров.

Из-за жердяных воротец хаты выглянул мужик и тут же исчез. Вскоре появился мальчик, подошёл, спросил несмело:

— Дяди, вы кто?

— Мы свои, сынок, — улыбнулся Нестор. — Скажи батьке, пусть не боится.

Мальчик убежал, ещё в воротах радостно возвещая:

— То свои, тэту.

Мужик вышел, приблизился неспешно, увидев Махно, заулыбался:

— Нестор Иванович? Никак вы?

— Я. А что?

— Да нам тут бог знает что наговорили про вас, — мужик ухватил протянутую Нестором руку, тряс её радостно: — Говорили, ваш Махно утёк до Москвы, купил большой дом, живе як пан, за вас, дурней, и думки не мае.

— А кто говорил-то?

— Да вартовые.

— Давно они были у вас?

— Да дни три тому, вместе с немцами. У нас же в лесу Щусь с хлопцами ховается, они за ним гнались. Он там двух, аботрех помещиков побил и пожёг.

Махно повернулся, подозвал Лепетченку.

— Саша, ты чёрной гвардией командовал. У тебя, помнится, Щусь был в сотне?

— Был. Он сам здешний. Из матросов. Лихой парень.

— Отчаянный, — подтвердил мужик, — и хлопцы с ним наши, дибривские.

Поговорив с мужиком, Нестор послал в лес Тютюника и Трояна.

— Пантюша, найдите отряд, договоритесь с командиром о встрече. Ступайте.

Г де-то после обеда прискакал один Троян.

— Гаврила, а где Пантелей? — насторожился Махно.

— Его Щусь в заложники оставил.

— В какие ещё заложники?

— Он говорит, а вдруг вы вартой подосланы. Если, говорит, Махно не приедет, я этого Тютюника повешу.

— Хорошенькое дело.

— Он сказал, чтобы вы один ехали, без отряда.

— А как же я его найду?

— А я провожу. Там в лесу есть поляна, на ней и встретитесь.

Когда Махно явился на лесную поляну, то увидел стоявших полукругом человек двадцать конников-германцев.

«Ловушка», — решил Нестор и мигом повернул коня назад и в тот же миг услышал знакомый голос:

— Нестор Иванович, куда ж вы?

Махно обернулся и едва признал в подъезжавшем к нему венгерском гусаре Щуся.

— Феодосий — чёрт, ты ж меня напугал.

— А вы-то, — смеялся Щусь, — уже в штабс-капитанах обретаетесь. Чем же мы хуже?

Они съехались, сошли с коней, обнялись под одобрительные возгласы повстанцев.

— И как ты здесь оказался? — спросил Махно.

— Ну как? Вы же помните на конференции в Таганроге было решено к июлю вернуться в наш уезд. Вы махнули на Царицын, а мы — через фронт домой, чуть в лапы дроздовцам не попали.

— Кто этот Дроздовский?

— Деникинец. Рейдирует по Приазовью, вешает рабочих, крестьян налево-направо. Зверь.

— Что сейчас делаешь, Феодосий?

— Мы в основном помещиков громим, варту разгоняем. Бьём и немецкие разъезды, если попадаются.

— Сколько у тебя бойцов? Вижу многие в австрийской форме, кто в гетманской.

— Мы, когда берём в плен вартовцев, первым делом отбираем оружие, раздеваем, нам ведь одежда тоже нужна. А потом разгоняем.

— Расстреливаете?

— Ну, которые начальники, тех расходуем. А рядовых чё же? Многие мобилизованы, переходят к нам.

— Всё это хорошо, Феодосий, уничтожение помещиков, разгон варты. Ты знаешь, как дети дибривские тебя называют? Щусь — разбойник.

— Что с них взять? Дети, — усмехнулся Феодосий.

— Надо, брат, подымать весь народ на социальную революцию. И бить эту гидру — власть по головам, а не по хвосту.