class="p1">Алексей Дмитриевич Варганов, всю жизнь посвятивший убережению и украшению города Суздаля, тщетно пытался восстановить облик собора, но не было в его руке ключа, ни с какими другими зданиями не мог он сравнить и сопоставить сохранившуюся нижнюю часть храма Юрия.

Та белокаменная резьба XIII века, что осталась на Суздальском соборе, была иного мастерства, нежели узорочье Покрова на Нерли и собора Дмитриевского. Там колонки аркатурного пояса чуть уменьшаются кверху, а в Суздале они ровные, будто столбики, нисколько вперед не выдаются и углублены в стены.

На тех двух храмах мастера высекали чудищ или святых, а здесь, в Суздале, вдохновляла их сама земля Русская, пустили они по всем стенам, по капителям и порталам узоры разнотравчатые. Переплетались меж собой, завиваясь и ниспадая, нежные стебли и листья. Особенно полюбились мастерам острые и кудрявые листья татарника, с колючками на концах зубцов; их рисунок перенесли они на белокаменные узоры.

Стены древнего собора, включая аркатурный пояс, были сложены из желтовато-серого туфа, их раньше белили известью. На таком тусклом фоне особенно ярко сверкают белые камни резных ободверий и столь же ослепительные белые львы — недремлющие стражи, что возлежат и наверху и внизу, на больших плитах над ободвериями и по их сторонам. Эти львы совсем необычные — у каждого по одной голове и по два туловища, одно идет поперек стены, другое вдоль. Их высекал самый искусный мастер.

Есть в Суздальском соборе настоящее чудо: это двери, одни западного входа, другие — южного, так называемые Златые врата.

Златокузнецы сдержали свое слово князю Юрию, когда взялись создать двери краше, изящнее, причудливее, нежели их отцы создавали для Успенского и Дмитриевского соборов, а их деды для Золотых ворот Владимира и для Боголюбовского соцветия.

Эти двери о двух створках. Медные валики идут сверху вниз и справа налево и разделяют каждую дверь на двадцать восемь квадратов, по семь в ряд, в каждом квадрате медная пластина — тябло. Эти пластины — подлинное чудодейство XIII века. Сперва они покрывались тонким слоем воска, на котором чем-то острым прорезался рисунок. Потом эти прорези рисунка заполнялись золотом, смешанным с ртутью и растворенным в «царской водке»[30], потом пластину обжигали, растаявший воск сливали, а пластину прибивали в соответствующий квадрат дверей. Двери получались черные с картинками — тяблами, мерцающими золотым сиянием тонких линий и золотыми буквами. В каждой дверной створке вместо ручек было вделано по золоченой львиной маске с кольцом в пасти.

На западных главных дверях эти тябла похожи на иконы и посвящены церковным праздникам, в том числе и введенному Андреем празднику Покрова. А на южных дверях изображены разные сценки из церковной истории. Вот тябло — юноша с четырьмя овечками, это жертвоприношение Авеля. Другое тябло — юноша играет с собачками: но это не собачки, а свирепые львы, которые хотят растерзать того юношу — пророка Даниила. В нижнем ряду есть тябло: лев один, он поднял лапу и улыбается, а его длинный, извивающийся язык превратился в стебель растения о трех листьях; и подобным же растением заканчивался его удивительный хвост.

Валики между тяблами покрыты сложным растительным узором, а где перекрещиваются валики, помещены выпуклые «умбоны» с изображениями свирепых львов, птицедраконов и других чудищ.

Богомольцы перед тем, как войти в храм, останавливались, пораженные, возле дверей, кто умел — читал поучительные надписи, прочие слушали, глядели во все глаза. Так простолюдины наглядным образом обучались закону божьему, а на самом деле с большим интересом рассматривали занимательные картинки невиданной золотой книги.

Ну а мы, отдаленные потомки тех богомольцев, когда входим в собор-музей, с не меньшим интересом глядим на эти тябла и удивляемся высокому искусству, умению и вкусу древних златокузнецов-художников, создавших эти наполненные жизнью картинки.

Кстати, не в одном Суздале были такие Златые врата. Летописец, говоря о пожаре нижегородского собора, со скорбью добавляет, что и «двери, дивно устроенные медию золоченою, згореша».

Много чего «дивно устроенного» создали златокузнецы для Суздальского собора. Но сколько исчезло, погибло в пламени или было разграблено! Летописец говорит, что пол в соборе был устлан «моромором красным разноличным», то есть поливными разноцветными плитками, образовывавшими на полу разнообразные сложные узоры. И эти плитки исчезли бесследно.

И еще летописец говорит о внутренней росписи собора. Нынешние неутомимые исследователи открыли остатки фресок XIII века. Раньше всегда любовно оберегали живопись предыдущих лет, ее не сцарапывали, не счищали, а покрывали новыми слоями красок. В течение веков роспись возобновлялась много раз, и где-нибудь еще прячутся дивные творения древних живописцев. Придет время — их разыщут.

Печальна участь архитектурного наследия тщеславного великого князя Юрия. Мы даже не знаем, являлись ли чересчур высокие храмы, созданные его самонадеянными зодчими, шагом вперед в сравнении с белокаменными чудесами прежних лет. И только суздальские Златые врата убедительно говорят нам, каких высот достигло русское прикладное мастерство златокузнецов XIII века.

Последняя жемчужина

В летописях почти ничего не говорится о пятом сыне Великого Всеволода — Святославе. Малолетним дважды отправлялся он княжить от имени отца в Новгород. Второе княжение кончилось для него печально — мальчика посадили, правда, не в подземную темницу — поруб, а в задние горницы архиерейского двора, и отцу стоило немало хлопот вызволить его.

Святославу достался маленький городок — Юрьев-Польскóй[31], основанный в 1152 году по велению его деда, Юрия Долгорукого, при слиянии рек Гзы и Колокши. Окружен был городок-крепость земляным валом, и стоял там белокаменный Георгиевский собор.

После смерти своего отца Святослав держал то сторону брата Константина, то брата Юрия, позднее вместе с братом Ярославом ходил походом на чудь и на ливонцев, а с Юрием — на поволжских болгар и на мордву. Летописи особо отмечают его личную храбрость. Возвращался он из своих походов с богатой добычей.

Когда артель каменщиков построила для великого князя Юрия последний храм и освободилась, Святослав позвал тех мастеров к себе и задал им почти такой же вопрос, какой за девять лет до того задавал его брат.

— Можете ли вы поставить в моем граде храм, пусть поменее суздальского, но хочу, чтобы красою своею он затмил бы все, что строили мой дядя, мой отец и мои братья?

За девять лет у каменщиков понабралось умения, и они, подумав немного, ответили:

— Можем построить.

И главный зодчий добавил:

— И будет твой храм как яблоневый сад в цвету и как жемчужина.

Старый белокаменный собор Юрия Долгорукого стоял, по словам летописца, «девяносто лет