Полиной на руках. Предались мы супружеской идиллии, и не заметили, как пронеслись пара дней. Включаем по утру телевизор, а там… Лебединое Озеро по всем каналам… включаем радио – такая же картина. Умер кто-то, подумали мы… но кто… президент в добром здравии отдыхает в Форосе, о чем накануне мы были осведомлены висящими в аэропорту телевизорами. Заходим к Лысковским – те тоже ничего не понимают. Наконец, трансляция балета прервалась, на экране появилась группа пожилых людей с каменными лицами и трясущимися руками и сообщили, что страна в дерьме и нуждается в немедленной стирке. Естественно, в первые часы ГКЧП никто не знал, чем это может закончиться. Мы переживали за наших друзей, оставшихся в столице с полными карманами денег.

Андрей Лукин позвонил в тот самый вечер. Вылететь домой он уже не мог. Все дороги перекрыты, на улице танки, солдаты, бронетранспортёры, комендантский час. Никогда я не слышал его голос таким испуганным. Посоветовал ему каким-то образом добраться до аэропорта, а там – смотреть. Но с вылетом, как раз, им повезло. По прилёту Андрей зашел к нам, лицо его было белое.

«Вы знаете, какой танк? Он во-от тако-ой», – сказал он и показал руками. Растерян он был не на шутку. Никто не знал, чем встретит нас грядущий день. Накатили мы, и он рассказал, как таксист по дороге в Аэропорт чуть не врезался в бронетранспортёр, выехавший на встречную полосу. Водитель даже свернул на обочину и остановился, чтобы перевести дух. Билетов не было, но это же Андрей – он всегда улетит…

Так и закончилась наша запись, приурочившись к такому важнейшему, для всей нашей страны, происшествию. Подумали, что нельзя альбом называть “Мёртвые и Живые”: куда более эффективно было на тот момент его так и назвать: “1991”.

Первым делом я отнес копию альбома нашему прекрасному художнику Андрею Супалову, чтобы тот начинал изображать оформление. На протяжении долгих лет он был нашим фото-летописцем, владел в равной степени и ручкой, и карандашом, и фото-экспозицией. Видел я у него черно-белый набросок с открытку величиной, на котором изображен полуразрушенный город Архангельск, а над ним исполином стоит младая дива обнажённая, в позе, напоминающей ядерный гриб. Впечатлила меня эта картинка: попросил сделать её в полный LP-шный размер, цветной. Он изобразил нашу главную площадь, огромное высотное здание о 24-х этажах, вокруг горком и обком КПСС – все разрушено и напоминает собой кадры 11 сентября… надо же, как он угадал. Попросил проиллюстрировать инструментальную, заключительную композицию “Мёртвые и Живые”.

Когда он принёс картины – я просто припух. Позвонил Тропилло радостный, сказал, что всё готово. Андрей срочно позвал в Ленинград меня и нашего спонсора, чтобы заключить с ним договор на выпуск продукции, принадлежавшей уже не ему. Вадим тут же взял билеты и в тот же день, в первых числах октября мы были у Тропилло. Я вручил ему оригинал записи и оформления. В тот день, в “Юбилейном” убили Игоря Талькова.

Постоянно наши передвижения на что-то влияют, – подумалось мне в тот момент, и я высказал эту досаду Тропило. Андрей начал долго рассказывать, на что и чья вся воля – от кого здесь всё зависит. В то время, помимо руководства фирмой “Мелодия”, на него был возложен высокий пост суперинтенданта Евангелическо-Лютеранской Церкви России. Наверное, он больше нас имел представление об устройстве мира. Будучи убеждённым атеистом, я старался избегать духовных дискуссий. Впрочем, любое общение с Тропилло всегда превращается в его моноширинный монолог. В тот день он встречал высокопоставленных лютеран из Европы и закатил в их честь ослепительный банкет в кемпинг-отеле Ольгино. Покушали, выпили, послушали застольно-протокольные речи, там и заночевали.

Наутро приехали в офис, сели подписывать договор, тут Тропилло и говорит: «Знаете ребята, тут дело вот какое: завод наш Ленинградский и фирма Мелодия переживает не лучшее время. Как директор фирмы, теоретически, я могу и очень хочу вам заплатить за этот альбом. Однако на счету у ленинградского филиала денег нет – бюджет не перекрывает даже эксплуатационных затрат наших зданий. Заплатить я могу, но не столько, сколько может дать Москва. Посему предлагаю вам немедленно отправиться в столичное, головное предприятие Мелодии. Я договорюсь, дам все телефоны…

Облачный Край

Вадим развел руками – что ж, поедет Сергей, раз такое дело. Если есть возможность получить большие деньги взамен меньших – что же думать… мне эти перелёты были не впервой. Речь шла о получении авторского гонорара в размере 50 тысяч рублей. Милая дама Ирина Кац, редактор Мелодии, заключила со мной договор. Однако означенную сумму в кассе мне дать почему-то не могли, попросили открыть в близлежащей Сберкассе счет и занести им сберкнижку, чтобы её реквизиты вписать в договор. О поступлении денег меня обещали оповестить по телефону. Так и поступил.

Вернулся – неделю жду, вторую, месяц – нет звонка. Позвонил Андрею, мол, может телефон потеряли… а дело было в том, что как раз в то время Мелодия была на широченном перепутье: в бытовой обиход входил Компактный Диск, на складах образовались виниловые залежи. Некогда мощнейшая, многонациональная производственно-торговая сеть трещала по швам. Оборудование устарело, качество виниловых пластинок было ужасающим – без профилактики, без очистки… впоследствии Сухорадо вдул всю апрелевскую производственную линию каким-то немецким умельцам. Они его почистили, переточили под сорокопятки, дали рекламу и благополучно печатают местных диджеев до сих пор. Пластинка наша умерла, кроме нас еще много-много проектов почили под сенью растущих геополитических и финансовых проблем.

Нужно было хотя бы вытащить оригинал оттуда. Мало ли что там могло произойти, под шумок-то. Это опасение я высказал Андрею, и вскорости пришлось за ним лететь, пока еще хотя бы здание принадлежит Мелодии. В тот же день я купил билет и отправился. Стучу в дверь… редактор, оформлявшая наш договор, уже уволилась, никто ничего не знает. Мне показали одним глазом архив – тысячи и тысячи километровых лент с оформлениями, внешне похожими на наше, как две капли воды. Я еще сказал им “вот, такая же как вот эта – белая коробка BASF, окантованная красным коленкором”. Мне показали полку, на которой мириады таких же лент… сказали, что буквально на днях это здание переходит к другой организации-владельцу, не имеющей отношения к музыке… забор.

Такого поворота событий мы не ожидали. Утешало лишь одно: в Архангельске осталась первая копия. Супалов согласился перерисовать, а мы сели на нашу точку под вокзалом, репетировать живой звук.