Кошкин, выскочив из подъезда, развернулся было обратно, но ему не позволили. Два головастика прижали его к стене и стали охаживать дубинками, норовя попасть по бокам. Из двери выскочила Катенька. Головастик ухватил ее пятерней под подбородок и тоже прижал к стене. При этом было заметно, что рука и пальцы у него вдруг удлинились.

Поп валялся теперь под липой, в измочаленной ногами листве, женщины ползали на коленях возле него. Головастик, стоя над ними, по очереди досылал ногой каждую из них к земле и ворчал металлическим голосом:

– Лежать… Я сказал, лежать…

Против людей действовали роботы, и кто знает, чем бы все закончилось, если бы от перекрестка не донесся дребезжащий сигнал, от которого стало больно в ушах. Роботы развернулись и пошли к перекрестку – там теперь стояла пожарная машина с трубой поверх цистерны. Трубу развернули над дорогой, из нее хлынул поток воды, и роботы стали под него заходить, оглашая окрестности устрашающим ревом. Они принимали отрезвляющий душ.

Затем подъехали крытые грузовые машины зеленого армейского цвета, роботы поднялись в них и запели:

Машины одна за другой тронулись в путь. От пения роботов у Кошкина на голове шевельнулись волосы. Катенька плакала. Федор Ильич стоял на коленях и мелко крестился.

– Ага, – сказал ему поп, – молись больше… А сам не плошай…

– Кеша, я сделаю тебе дома примочки, – щебетала тетка. – Милый ты мой…

Опухшие пальцы Кошкина не слушались. С большим трудом он вынул из кармана телефон и, найдя нужный номер, вызвал такси, которое, как ни странно, прибыло быстро, и вскоре они оказались дома.

Машка, увидев хозяина, принялась было выть, но потом спохватилась, взяла его под руки, отвела в душевую кабину и, запершись, раздела его донага и стала осматривать тело. Кошкин решил было вырваться из цепких рук домработницы, но у него ничего не вышло, и он смирился.

– Успокойся, Володенька, – пролепетала Машка. – Вдруг у тебя перелом или хуже того…

– Чего хуже-то?

– Отслоение плевры. Дай просканирую…

Ее пальцы побежали у Кошкина по груди, животу, затем опустились вниз и встретили то, о чем она могла только мечтать. Это было большим, и оно просилось войти в нее. И Машка заплакала от счастья, ловя Это и направляя себе в скользкое чрево. Ей больше не надо было сканировать, поскольку этот факт свидетельствовал о здоровье хозяина. Достигнув оргазма, она вцепилась губами в Кошкина и долго не отпускала.

– Ты мой, – прошептала она, оставаясь с Этим внутри, пока еще раз не кончила – на этот раз вместе с Кошкиным. – А теперь – душ. И может, еще…

– Ну и попали мы… – опомнился Кошкин, обнимая Машеньку. – К быку на рога…

Они встали вдвоем под душ, и Машка принялась мыть Кошкину спину, голову, грудь и вдруг поняла, что Это опять в готовности, однако ноги ее теперь не держали. Она опустилась на колени, Кошкин последовал за ней, и они снова соединились. Словно пара в медовый месяц…

– Вы живы там? – спросил за дверью Федор Ильич.

Кошкин промолчал. За него ответила Машка:

– Чтоб тебе так жить, дядя Федя! Он же весь в синяках у меня…

– Извините, – сказал тот, и больше никто их не донимал…

Придя в себя, они наскоро ополоснулись и вышли. Шендерович с Катенькой сидели в зале и смотрели телевизор. Причем Катенька сидела на коленях у Федора Ильича, и это обстоятельство не ускользнуло от Машки. Сидят доча с папой, а смотрятся как голубь с голубкой…

Кошкин ничего не подумал. Он прошел к себе в спальню, упал на кровать и задремал. Во сне на него напирал черный монстр с рожищами поверх космического шлема, а Кошкин от него отбивался, отступая. Потом отступать стало некуда – спина уперлась в мягкую стену, и не было никакой возможности уклоняться от ударов. Под конец Кошкин изловчился, дернул из голенища кривой нож с насечкой по лезвию, и голова монстра покатилась по асфальту. Машка была рядом. Она вцепилась Кошкину в плечо и зарыдала. И затрясла изо всей силы. Глаза у Кошкина слиплись, так что не было никаких сил их открыть.

– Прикинь, – продолжила Машка, – воркуют, как голуби, а я, значит, обязана им…

– Ты бредишь, Мария, – сказал Кошкин и проснулся.

Машка стояла перед ним на коленях и целовала его – в глаза, губы, щеки, нос…

– Пожалуйте ужинать, сэр… Господа за столом. О тебе у них ни слова, будто тебя не существует…

– Перестань, – отмахнулся Кошкин. – Они люди слова.

– Ага, люди. Она даже не спросила о твоем здоровье.

– У нее у самой…

Кошкин поднялся с кровати и направился в столовую. Машка свернула на кухню, принялась греметь там посудой. Двустворчатая дверца распахнулась, Машка выглянула оттуда и проговорила певучим голосом:

– У нас, между прочим, самообслуживание, – и поставила на широкий подоконник поднос с парой тарелок, в которых лежали котлеты из филе индейки с овощами и куриным желтком.

– Я помогу, – сказал Кошкин и даже привстал, но Машка его осадила. – Это не вам, дорогой мой хозяин.

За стеной у нее стоял столик на колесиках, уставленный приборами. Машка покатила столик в столовую, остановилась возле Кошкина и, улыбаясь, стала его обслуживать, не обращая внимания на гостей. У меня свой хозяин, остальное до лампочки – веяло от нее.

– Машенька, у нас гости, – напомнил ей Кошкин.

Однако эти слова не произвели на нее никакого впечатления. Она лишь сказала, что остальные могут кушать на здоровье, освободила столик от приборов и покатила его из столовой. Кошкину оставалось лишь развести руками. Он взял со стола коньяк, распечатал, разлил по рюмкам и произнес:

– С прибытием в гущу цивилизации…

Катенька подняла рюмку, наскоро чокнулась с Федором Ильичом, тут же выпила и стала закусывать. Федор Ильич последовал ее примеру. Это обстоятельство также не ускользнуло от внимания Машки. Она вышла из кухни с пустой рюмкой в руках, подошла к столу, налила себе и чокнулась с Кошкиным. Тот во все глаза смотрел на нее.

– С прибытием вас, дорогой хозяин, – сказала она и стала потихоньку тянуть губами коньяк из рюмки, запрокидывая голову. Затем развернулась и вышла.

Кошкин тоже выпил и стал закусывать, потом снова наполнил рюмки. Коньяк ударил в голову, события дня вскипели с новой силой, и не было никакой возможности остановить это кипение.

– Будь у меня пулемет – я бы показал кузькину мать!

Федор Ильич был менее категоричен.

– Они могли закатать нас в асфальт. Но их, если ты заметил, вовремя отозвали…