– Сижу на кровати и тупо гляжу в стену. Что можно истолковать двояко: либо я в порядке, либо не в порядке.

Я попыталась пошутить, только он не рассмеялся.

– Серьезно. У тебя все нормально? Я позвонил сразу, как только увидел новости, но ты не отвечала. И в школе не появляешься.

От искренности его тона мне стало еще хуже. Я сглотнула. Мне хотелось испариться. Не умереть, а просто перестать существовать. Сидя несколько часов подряд в темной комнате и слушая бьющую по ушам музыку, я сумела вытеснить из сознания страшные события, но хватило одного упоминания о случившемся, чтобы голова снова начала пухнуть от непрошеных мыслей. Я чувствовала, как они заполняют все пространство мозга, грозя в любой момент разорвать его.

– Моя мама пробовала дозвониться твоей, но та тоже не отвечает.

Видимо, мама избегала разговоров с ней. Она не умела так искусно врать, как все остальные в нашей семье, поэтому старалась по возможности этого не делать. И в нынешней ситуации решила не отвечать на звонки лучшей подруги, которая пыталась узнать, как дела.

– У нас тут было очень оживленно, – сказала я. – Юристы, пиарщики.

– Что случилось? – спросил Джеймс.

– Если ты смотрел новости, то знаешь.

– Ты хочешь сказать, это правда?

Я безумно желала открыться ему. Честное слово. Но не могла.

– Правда.

Последовало долгое молчание, и я поняла, что Джеймс действительно считал все происходящее ошибкой и недоразумением.

– Но как? – спросил он наконец.

– В смысле?

– Не может быть, чтобы твой папа так поступил.

Джеймс чуял, что дело нечисто. Конечно чуял. Он знал моих родителей лучше всех остальных друзей в школе.

– Меня мама зовет, – соврала я. – Надо идти. Давай поговорим об этом в другой раз?

– Конечно. Ты завтра придешь в школу?

С момента папиного задержания само собой подразумевалось, что мы с Заком временно не ходим в школу. Каникулы успели начаться и закончиться, а мы продолжали сидеть дома. Нам никто и слова не сказал. Кто в состоянии ходить в школу после случившегося? Однако было понятно, что рано или поздно вернуться к занятиям в любом случае придется.

– Да.

Джеймс, видимо, почувствовал мой страх.

– Все будет в порядке, – твердо сказал он.

Он никогда не врал, значит, действительно верил в свои слова.

Я чуть не рассмеялась. Какое там в порядке.

Мы увиделись на следующий день в школе, но разговаривать было невозможно. Из-за шумихи вокруг дела отца меня постоянно окружали люди. Друзья расспрашивали о подробностях, и, где бы я ни появилась, все начинали оглядываться и перешептываться, надеясь стать свидетелями развернувшейся драмы, в которую превратилась моя жизнь. Я тренированным взглядом всюду отыскивала Люс, которая, словно призрак, то появлялась, то исчезала, каждый раз напоминая мне о том, что произошло на самом деле.

В последующие дни интерес ко мне не ослаб, наоборот, только усилился. Я перестала ходить в столовую и другие места, где было много народу, чтобы не слышать перешептывания за спиной и не ловить на себе пристальных взглядов. Джеймс обычно находил меня в библиотеке или на скамейке в дальнем конце двора. Я в одиночестве жевала свой обед, пыталась успокоить себя музыкой или делала домашнее задание. Но даже Джеймс в те дни говорил лишь об аварии, только он, в отличие от других, интересовался случившимся не из праздного любопытства.

– Я все равно не понимаю, как это могло произойти, – повторял он. – Почему он съехал с дороги?

– Не знаю. Было темно. Он отвлекся.

– В новостях пишут, что у него проблемы с алкоголем, – сказал Джеймс. – Но я ни разу не видел, чтобы твой отец выпивал. Он всегда заказывал колу.

Не будь я такой расстроенной, наверное, обрадовалась бы напоминанию о папе. О том, каким он был в его самые счастливые минуты: в джинсах, рубашке с расстегнутым воротом, с холодной колой в руке, в окружении избирателей. Прямо как в рекламном ролике. И Джеймс был прав – мой папа редко пил алкоголь. Даже если его угощали стаканом пива на благотворительном вечере или политическом мероприятии, он никогда не допивал его до конца.

– По телевизору несут много всякой чуши, – сказала я.

– Но почему машина так резко свернула?

– Он говорил, что ему померещилось, будто на дороге что-то было.

Джеймс покачал головой:

– Мне все равно не верится. Я тысячу раз ездил с твоим папой, и это совершенно на него не похоже.

Я понимала, что он не хочет меня расстроить, но его вопросы еще больше усиливали мою тревогу.

– Каждый день кто-нибудь попадает в аварию, – сказала я, чувствуя себя глупо оттого, что мне приходится убеждать Джеймса в виновности моего отца.

– И что, он сбил женщину на тротуаре и уехал? Твой папа никогда бы так не поступил.

Я перестала есть – аппетит пропал. Джеймс был прав. Мой папа никогда бы так не поступил. Пора было сменить тему, попробовать поговорить с Джеймсом о чем-то другом, но мне было слишком плохо, чтобы что-то придумывать.

– Знаешь, я никогда тебе не рассказывал, потому что этот случай вроде как не стоил упоминания, – продолжал Джеймс. – Но я помню, как однажды во время какого-то благотворительного вечера я увидел твоего папу одного. Он только закончил разговор и направлялся к бару, как вдруг заметил на полу вазочку, упавшую с журнального столика. Гвоздики, которые в ней стояли, рассыпались по полу, вода разлилась. Он мог пройти мимо и оставить уборку официанту – все остальные так и делали, переступали через цветы, как будто их тут и не было. Но вместо этого твой папа поставил вазочку на место, опустил в нее гвоздики, вытер воду на полу. Ничего особенного, конечно. Не подвиг, за который вручают медаль, но большинство людей не стали бы делать ничего подобного, тем более когда никто вокруг не обращает внимания. А твой папа сделал.

Эта вроде бы пустяковая история ошеломила меня. Так захотелось снова очутиться на этом вечере и увидеть собственными глазами, как все было. И в то же время я пожалела, что услышала ее. Мой папа наводил порядок, даже когда никто на него смотрел. А я, наоборот, устроила беспорядок, который ему тайком приходится разгребать. И как мне теперь с этим жить?

– Разве мог такой человек сбить прохожего и скрыться с места? – сказал Джеймс.

Хороший вопрос, сразу вызвавший у меня приступ нервной чесотки.

– Не знаю, – повторила я, мечтая сменить тему.

Но о чем говорить? Весь остальной мир потерял для меня всякий интерес. Только одно сейчас имело смысл.

– И он поставил машину в гараж, и никто ничего не заметил, пока полиция не обнаружила видео?

– Да, – ответила я. – Он не смотрел на дорогу. А потом запаниковал, уехал домой и поставил машину в гараж. Мы редко на ней ездим, поэтому не заметили. Мы все это уже обсудили. Ты смотрел пресс-конференцию, новости. Все так и было. Конец истории. Неужели так трудно поверить?

Наверное, я сказала это слишком резко, потому что Джеймс сразу напрягся.

– Ну извини, – проговорил он. – Я просто хотел прояснить детали.

– Послушай, я тебе рассказала все, что знаю, и мне непонятно, почему ты продолжаешь задавать эти вопросы.

– Потому что это не укладывается в голове. Я… я просто не могу представить, что твой папа так поступил. Он не мог. Я поговорил с родителями, они тоже в это не верят.

– Чего ты от меня-то ждешь? Я должна сказать, что ты прав и мой отец не виноват, что это все прикрытие или часть какого-то заговора? – Произнеся правду вслух, я нервно сглотнула.

– Нет, но согласись, в этом деле слишком много несоответствий. Разве тебе не любопытно?

– Мне не любопытно, – сказала я. – Это ведь не какая-то там история, за которой я наблюдаю издалека. А моя жизнь. Могу ли я поверить в случившееся? Нет. И тем не менее на всех каналах, на всех сайтах, в каждой социальной сети крутится видео с места происшествия. Так что, пожалуйста, перестань меня расспрашивать, ладно?

– Ладно, – сказал он. – Ладно.

Но не перестал. Он просто не мог ничего с собой поделать. Все наши разговоры так или иначе возвращались к папе, к той ночи, к вопросам без ответов. Джеймс наблюдал за мной, прокручивал факты в своей голове, все