ни доспеха, ни клинка, – отрезал царевич. – Зачем заставляешь меня повторять это?

Нэбвен вздохнул и отхлебнул ещё вина, глядя в окно, в которое бились отголоски общегородского веселья.

– А люди здесь тебя полюбили… Будут помнить, – тихо произнёс он. – Будут славить твоё имя. Ты подумай о том, сколько жизней изменил к лучшему.

– Это не перечеркнёт и других моих деяний, – глухо ответил Ренэф и, чтобы унять вспыхнувшее раздражение на себя, сделал несколько щедрых глотков.

– Вижу, что печать ты отдал Сафару, – улыбнулся Нэбвен, словно не услышал его последних слов. – И хорошо. Знаю, что шаг ты сделал осознанно… царевич Ренэф Эмхет, Сын Солнца, покровитель Леддны. И это люди тоже запомнят. А для Сафаровых потомков твоя печать станет настоящей святыней, родовым оберегом.

Ренэф пожал плечами. Так далеко он не думал – просто сделал то, что считал правильным.

– Сафар и Алия хотели тебя навестить, – сказал царевич. – Если тебе это будет угодно.

– Да, перед отбытием неплохо бы их увидеть, – кивнул военачальник, по-прежнему глядя в окно.

– А Хармехи из рода Кха… ты его хорошо знаешь? Что скажешь – в хороших руках мы оставляем Леддну?

– В хороших. Владыка наш, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, всегда умел каждого на своё место поставить, – Нэбвен усмехнулся. – Хармехи не впервой с людьми и рэмеи на равных договариваться. Под его началом не только рэмеи служили. И бабка у него, кстати, из людей была – из тех, из южных. Шаманы из джунглей Нэбу. Но о них я мало знаю… В общем, тех, кто о людях невысокого мнения, твой отец в этот гарнизон ставить бы не стал. Не беспокойся о своих друзьях.

Ренэф кивнул, зная, что всё равно будет беспокоиться.

– Когда думаешь выдвигаться? – тихо осведомился Нэбвен.

– Несколько дней потребуется на то, чтоб утрясти все дела в городском совете, отдать последние распоряжения. А дальше уж пусть Сафар, Никес и Хармехи разбираются.

– Несколько дней… Да, разумно. Стотид и Нератис остаются?

– Мне они по таким вопросам не отчитываются, – пожал плечами царевич. – Если царица велела быть здесь, значит, останутся. А она могла и велеть… – Ренэф помрачнел, подумав о том, что оба осведомителя царицы вовлечены в поиски Мисры.

Он не верил, что эти поиски принесут результат. Хотя, если мать задастся целью, она кого угодно даже с Берега Мёртвых достанет… Вот только он совсем не хотел, чтобы другие решали за него проблемы, с которыми сам он справиться не сумел. Но рассчитывать, будто шпионы не доложили царице то, что сам он предпочёл бы скрыть, – покушение, да и всю историю с Мисрой в целом, – было глупо. Значит, мать о Мисре уже знает и просто так дело не оставит.

От этих мыслей праздничное настроение окончательно истаяло. Ренэф почувствовал, как его хвост дёрнулся от раздражения, но взял себя в руки, чтобы не портить настроение уже Нэбвену.

– Позволь одну просьбу, царевич, – тихо проговорил военачальник.

– Всё, что скажешь, – искренне ответил юноша, отбрасывая все иные мысли, внимательно глядя на своего старшего друга.

О чём бы тот ни просил – Ренэф действительно готов был сделать для него всё, что угодно.

– Знаю, что Владыка ждёт нас в столице как можно скорее… – Нэбвен отвёл взгляд, и, как показалось царевичу, был несколько смущён. – Нам с тобой предстоит доложить ему о многом, и это будет непросто. Но только… сперва, если можно… Заедем ко мне в поместье? Я бы очень хотел повидаться с семьёй.

Ренэф отчётливо вспомнил мальчика с непрорезавшимися ещё рожками, с коротким деревянным мечом в руках, грозно сражавшегося с кустом, защищая мать. Залитый закатными лучами сад. Старшую женщину, со светлой печалью наблюдавшую за игрой. Он вспомнил и девушку, похожую на мать мальчика, примерявшую золотистый праздничный калазирис с сеткой из продолговатых бусин. Старшая женщина подарила ей своё тяжёлое ожерелье… А потом она зажигала светильник у двери…

– Светильник у двери, – последнее он невольно произнёс вслух и смущённо замолчал.

Они с Нэбвеном не обсуждали видения из безвременья, которые Ренэф разделил с ним, пока пытался вернуть на Берег Живых. Это было слишком личное.

– Да, – военачальник улыбнулся. – Семейная примета… Наилат всегда оставляет гореть светильник… чтобы я вернулся с войны.

Царевич отвёл взгляд, чувствуя, как сжалось в горле.

– Ты и в этот раз вернёшься, – глухо проговорил он и поспешил отхлебнуть из кубка, чтобы голос не выдал его.

– Благодаря тебе, мой друг.

– Обязательно заедем в поместье. Пообщаешься с семьёй, сколько нужно, – быстро проговорил Ренэф, пряча смущение. – Успеем доложить отцу. В конце концов, основное он уже знает из письменных отчётов.

– Спасибо… – глаза Нэбвена заблестели. – У младшей скоро свадьба… К Сезону Половодья как раз хотели…

– Вот и хорошо. Успеем вернуться.

Ренэф осушил кубок, не находя в себе сил смотреть в лицо военачальника – столько было чувств во взгляде старшего рэмеи, столько благодарности, которой, как царевич считал, он не был достоин.

– Я сейчас вернусь, и продолжим праздновать, – сказал юноша, поднимаясь. – Попробую всё же забрать у Тэшена кувшин. А нет, так раздобуду нам новый – что думаешь? – он усмехнулся.

Нэбвен тихо рассмеялся.

– Лучше новый… Твой целитель ещё упрямее, чем ты.

* * *

Из-за закрытой двери доносились возмущённые крики. Участники дискуссии, похоже, уже были не на шутку взбешены друг другом и не стеснялись это выражать. Ренэф вздохнул, поймав себя на мысли, не повернуть ли обратно. Адъютант сочувственно улыбнулся и остановился у двери, ожидая приказа.

Царевич кивнул и, когда дверь перед ним открыли, решительно шагнул внутрь. Присутствующие осознали его приход не сразу, продолжая обмениваться нелестными выражениями в адрес друг друга. Посреди огромной гостиной, служившей местом собраний, замер Никес, недвусмысленно положивший ладонь на рукоять меча, и это несколько отрезвляло тех, кто от ругани уже собирался переходить к драке.

Клийя возмущённо шипела на кого-то из знати, крепко удерживая за руку Алию, лицо которой пошло пунцовыми пятнами. Тучный мужчина из городского казначества доказывал, что не станет доверять расчёты деревенщине. Ещё двое наседали на Сафара, утверждая, что он получил назначение обманом, но против них выступал сухопарый городской судья, срывавшимся голосом доказывавший, что всё было сделано по закону. Остальные ругались между собой. Сафар, побледневший от возмущения, повторял, что не обязан ни перед кем отчитываться, кроме самого царевича.

– Вот это правильно, – подтвердил Ренэф его слова.

Все затихли как по волшебству, и обернулись к нему. Царевичу стало смешно, но смеяться было бы неуместно. В очередной раз он подумал о том, сколько же у отца было терпения на всех, кто приходил к