– Тогда-то ты и познакомился с Дусей Самохиной и уговорил ее бежать с тобой.

– Софья сказала, что если какая-нибудь придворная дура пропадет, Тайная канцелярия сразу дело заведет, так – что, даже если меня и не назначат следователем, я под каким-нибудь предлогом смогу проникнуть в Смольный дворец и забрать жемчуг. Чем хотите клянусь, я и не думал убивать Дусеньку. К чему мне такие страсти? Когда же выяснилось, что она в тягости, я даже решил, а чем черт не шутит, обвенчаюсь с дурехой, и дело с концом. Родственникам ее придется смириться, а я вот уже и женатый человек, и детки вот-вот… Софье, понятное дело, ничего такого говорить не стал, она бы мне второй измены не простила, тем более я ей раньше пообещал, что женюсь и признаю Феклу. Надо было только Самохину как-то увезти.

Я похитил из дворца Дусеньку, как она того и хотела, посреди праздника примчался на лихом коне и… свез на постоялый двор. А потом вдруг вы сообщили, что наш жемчуг нашли.

– Ваш?! – поднял брови Ушаков.

– В смысле…

– Понятно. Про пояс Айдархан Самохина проболталась?

– Про то вся дворня шушукалась. Я же, после того как жемчуг обнаружили, твердо решил жениться на Самохиной. Потому как Софью уже давно не любил, переболело внутри. А Фекла – что Фекла, выросла она – одиннадцать лет, поздно воспитывать, скоро замуж отдавать. Тогда Софья и приказала мне бурятку в ловушку заманить. Только я не знал, что она убийство замышляет, она говорила, будто знает, как замок на золотом поясе открыть. – Он обтер лицо влажным рукавом. – Вы мне верите?

– Да как же тебе верить, когда через слово ложь?! – не выдержал до этого кротко внимавший речам подчиненного Ушаков. – Айдархан ушла из дворца, потому что Самохина сбежала в чем была, попросив подругу позже – привезти ей пожитки. Степа видел, как она ее платья перешивала. Следовательно, они договорились заранее. Айдархан только могла не знать, где ты держишь ее подружку, зато с тобой она была знакома, быть может, даже провожала влюбленную дурочку, когда ты на лихом коне… Поэтому она и не удивилась, когда ты появился при дворе и разъяснил, где можно сыскать ее подружку. Полагаю, не доверяя ее сообразительности, ты даже предложил проводить Айдархан. А чтобы девчонка вдруг не ушла без тебя, ты договорился с Марией Семеновной, что та пришлет ее к тебе в зимний сад.

– Ага, я-то решил, что Айдархан манкировала допросом, но бурятка всегда была послушной девочкой, она нашла тебя, и ты тут же спрятал ее там, где велела Чоглокова, с тем чтобы, когда закончишь свои дела, спокойно забрать ее с собой, – выпалил Степан. – Я-то еще, дурак, думал, что если Айдархан рассчитывала быстренько добежать до подружки, стало быть, Самохина находится где-то неподалеку, а ты мог увезти ее куда угодно.

– Единственное, чем ты можешь теперь помочь себе, Антон, – это рассказать нам, где Шакловитая.

– Откуда мне знать?! – вылупился Синявский.

– Как же вы встречались? – в свою очередь удивился Ушаков.

– Так все она: явится, точно привидение, и ни «здрасьте», ни «прощай», пошла карусель ярмарочная – сбегай туда, разузнай это, я и Айдархан к ней отвел, чтобы только отвязалась. Она ведь как дело повернула, мол, Дуся вызовет Айдархан запиской, та явится. Софья напоит их обеих кофе с сайками, ну и со снотворным безобидным. Пока бурятка будет спать, Софья снимет с нее пояс, она мне и отмычку особую показывала, и позже замок тот мудреный действительно отомкнула. Подумаешь, – большое дело – замок отомкнуть. Ну а потом я должен был забрать Дусю, а она пояс. Потому как к тому времени я ей уже признался, что намерен жениться, раз дело таким образом повернулось, что ребенок…

– И Шакловитая обещала отпустить тебя? – прищурился Ушаков. – А как Айдархан на тебя бы показала? Не сходятся твои показания. По всему выходит, что не знаю, как Самохину, а Айдархан по-любому пришлось бы умертвить.

– Дозвольте лично доложу, – опасливо оглядываясь на притихших Кузьму и Степана, хрипло попросил Антон.

– Я никуда не пойду, – Кузьма сделал шаг к арестованному, для верности вооружившись увесистыми клещами.

– Я тоже, – спохватился Степан, обнажая шпагу.

– Айдархан не стала бы жаловаться на кражу, – Синявский облизал пересохшие губы, – потому как тогда бы ей пришлось говорить и о потере девичьей чести. А в таком нетоварном виде она была своему суженому не нужна.

– Ах ты, мерзавец! – не выдержал Ушаков.

– Получись все, как Софья Егоровна придумала, все бы довольными остались. Я бы обвенчался с Дусенькой, государыня бы подарила Айдархан, думая, что у той на поясе слиток золота. Ну не обнаружил бы любитель восточных красавиц золотого подарка, так, может, он о столь щедром даре и не знал. Ему, вишь ты, сама девица была желанна, японская принцесса, как назвал ее Петр Федорович. Все были бы счастливы.

– Для кого предназначалась Айдархан? – немного успокоился Ушаков.

– Про то я не осмелюсь говорить вслух, вот хоть режьте. Давайте напишу, – он протянул к Андрею Ивановичу трясущиеся руки, – вот еще передохну малость и сам напишу.

– Ладно, на ухо скажешь, – Ушаков сплюнул под ноги, показывая жестами, чтобы Степан и Кузьма расступились.

На нетвердых ногах, раскачиваясь и трясясь всем телом, точно старец, Антон подошел вплотную к Андрею Ивановичу, обернувшись в сторону Степана, неодобрительно помотал головой и… Вдруг шпага Ушакова оказалась в руках Синявского, схватив начальника за воротник, Антон занес руку для удара и в следующее мгновение сам рухнул на каменный пол, пронзенный шпагой Шешковского.

Все произошло так быстро, что Ушаков едва сумел заслониться от острия собственной шпаги, пролетевшей в сантиметре от его носа.

– Кому предназначалась Айдархан? – упав на колени перед умирающим Синявским, проорал Андрей Иванович.

– Строганову, – еле слышно пролепетал умирающий.

– Где Шакловитая? Где эта гадина?

– Она у… – Синявский с усилием приподнял голову и, показав рукой в сторону Степана, пролепетал: «Он знает», – отдал богу душу.

СТЕПАН ШЕШКОВСКИЙ ШЕЛ и шел по городу, обходя поочередно все попадающиеся по дороге трактиры. Куда шел? Об этом он то ли позабыл, то ли не знал вовсе. После трех или четырех кабаков, рядом, за каким-то ему одному понятным бесом, пристроился покойный Антоха. Поначалу Степан пытался не обращать на другана внимания, но когда его болтовня становилась непереносимой, летел со всех ног до ближайшего питейного заведения, в шум, в суету, подальше от докучливого призрака. Пить не хотелось, Шешковский проглатывал очередную рюмку, опрокидывал стопарь, разглядывал дно кружки, заедая рыбкой или крошечным коржиком, который услужливые половые ставили на стол в качестве бесплатной закуси. Он не чувствовал вкуса напитков, старался не обращать внимания на других посетителей. Один раз рядом с ним устроились двое, изрядно навеселе, драгун, заказав несколько бутылок пива, они спорили между собой, кто из них теперь выглядит как наследник престола. Прислушавшись, Степан выяснил, что все сходство с Петром Федоровичем составляла известная всем манера цесаревича вначале выпивать несколько бутылок пива, а затем искать отхожее место, коего на плацу отродясь не водилось, потом он снова пил и снова писал. М-да, пиво, конечно, не тот продукт, что с радостью держится в человеческом организме, но тут тянуло на явное оскорбление Его Императорского Высочества. При других обстоятельствах Шешковскому было бы достаточно свистнуть в свисток или потребовать, чтобы хозяин вызвал подкрепление, дабы он мог без риска для жизни арестовать преступников, но сейчас ему было не до них. Недовольный слишком долгой остановкой в кабаке, нетерпеливый покойник Антон тянул его за рукав, требуя выбраться на свежий воздух, но едва Степан подчинялся настойчивости друга, как тот снова начинал наседать на его уши, меля всякий вздор. Покойническая болтовня сливалась в какую-то музыкальную дребедень, смысл сказанного ускользал, а сам Шешковский, не в силах терпеть и дальше, уже несся к следующему заведению.