Обыскав весь дом в поисках дополнительных улик, неожиданно для всех другой подручный Ушакова Петр Говоров обнаружил в одной из кладовок сидящую там на цепи полубезумную девочку-подростка. Судя по многочисленным ссадинам и синякам, пленница часто подвергалась побоям, отчего, должно быть, тронулась умом. Во всяком случае, страдалица не смогла назвать ни своего имени, ни имен своих уважаемых родителей, ни откуда ее привезли. Она помнила только эту кладовку, была страшно голодна и некоторое время отказывалась выходить на улицу.

Вызванный в дом князей Гагариных Иван Бецкой сразу опознал девочку как жертву, которую злодеи перевозили в карете. Находившиеся в тот день вместе с ним офицеры на тот же вопрос ответили неоднозначно, кому-то казалось, что девочка похожа на ту, что бросила тряпичный цветок из окна кареты, но большинство толком не разглядело малышку. Да и до девчонки ли было в ту ночь, когда офицеры охраны готовились то ли встретить свою императрицу, то ли вступить в бой с неведомо откуда взявшимися врагами.

Все ждали, что вот-вот в двери Тайной канцелярии постучатся родители потеряшки, но прошла неделя, и две, и больше, а никто так и не подал слезницы об исчезновении юной родственницы. С каторги же пришло донесение о том, что четырнадцатилетняя Анна Лопухина, незамужняя девица православного вероисповедания, неотлучно находится в деревне, куда ее изначально и определили. В общем, версия о том, что шелковая роза была знаком от Натальи Лопухиной, провалилась.

В результате Бецкой уговорил Шувалова уступить заботу о неизвестно чей малышке ему, соглашаясь взять на себя полное обеспечение спасенной и вернуть ее родственникам сразу после обнаружения таковых.

Еще слабый, сгорающий от стыда за произошедшее, Степан умолял Ушакова доставить его домой, дабы он мог отлежаться там, в окружении своих книг, но начальник забрал его к себе. Юноша сразу же поступил в распоряжение добрейшей Елены Леонтьевны, которая несколько дней выхаживала его, потчуя домашними средствами, развлекая беседами и даже читая вслух, дабы хворобый юноша не портил понапрасну глаза.

Говорить о выполнении полученного задания не приходилось, не было понятно, кто из сильных мира сего организовал дерзкую кражу, Шакловитая сбежала, уехала из столицы или залегла на дно, ожидая, когда о ней позабудут. Тем не менее весьма довольная подобным положением дел Елизавета Петровна пожаловала Ушакову и всей Тайной канцелярии в его лице право не отчитываться в своей работе ни перед кем, кроме Ее Императорского Величества. За этот указ Андрей Иванович, несмотря на свой преклонный возраст, был готов броситься в ножки государыне.

Степан Шешковский был пожалован именной шпагой, и тут же его взял в оборот немало довольный произведенным расследованием Разумовский. Посоветовавшись с Ушаковым о том, как бы лучше наградить бедного юношу, они приняли решение женить его на состоятельной женщине. Брат фаворита Кирилл Разумовский[84] сразу же предложил кандидатуру проживающей в монастыре под присмотром добрых монахинь сиротки Алионы Петровны, у которой от родителей осталось громадное состояние. На земли и деньги девчушки уже зарились дальние родственники, друзья и сослуживцы отца. Собственно, имение оказалось уже порядком растащено, и самому Алексею Григорьевичу пришлось высылать брата, дабы тот мудрым словом, шелковой плеточкой, а может быть, и силой пушек выбил оттуда беззаконников.

Были и другие кандидатуры, один пытался выдать замуж свою опостылевшую любовницу, другой тщился найти покровительство Разумовского, предлагая дальнюю родственницу, девицу-перестарка, но Андрей Иванович сказал-отрезал: «Не то время, чтобы метрессу точно шубу с царского плеча да на доброго молодца скидывать. Да и было бы чью шалаву под венцом от молвы спасать? Одно дело Петр Лексеевич и другое – какой-то там Строганов. Нет уж, коли хотите, милстари, сделать парню царский подарок, дайте ему девицу нетронутую, чтобы пред аналоем она точно Божья Мать стояла невинная. Чтобы мужа своего любила любовью первою, незамутненной. Ну, или вдовицу, но тогда уж с таким приданым, чтобы не стыдно было.

Да и дом я ему собирался из государственной казны поставить, дом каменный в два этажа. И чтобы на первом располагалась особая комната, где бы заплечного дела мастера трудились, а на втором кабинет Степана Ивановича, чтобы тот лично с каждым подследственным глаза в глаза общаться мог. Он же сам время от времени станет спускаться на первый этаж, дабы советом, а то и личным примером улучшению работы способствовать.

Трудно на такой должности и неженатым быть, потому как стоны и крики, а особливо вид обнаженных женских прелестей невыносим для взгляда мужнина, ибо возбуждают естество к мечтам несбыточным и временами невыносимы, коли тот холост. Вот будет у моего Шешковского ладная теплая супружница в постели, тогда можно уже в полную силу за дело браться, ну и быть уверенным, что юноша сей, общаясь с приговоренными к битию розгами, фантазий грешных проявлять не дерзнет. А то, сами понимаете, работенка дюже опасная, а человек слаб, не ровен час может и не выдержать, а тогда ужо либо засечет до смерти, либо… а это суть уже другая статья».

Во все эти умные рассуждения братья Разумовские вникать отказались, просто решив отдать Степану Шешковскому Алиону со всем, что за ней причитается, и трава не расти. Сам Алексей Григорьевич не тот человек, чтобы пытки обсуждать, да и брат его оказался не любитель, уж сколько ни пытался Ушаков интерес в нем к этому делу вызвать.

Теперь Степан Иванович Шешковский был официально переведен в Петербургскую канцелярию, где и трудился на благо государства, не жалея живота своего. Несмотря на то, что он ничего не рассказал Ушакову о своей последней встрече с будущей великой княгиней, тот каким-то внутренним чутьем постиг состояние своего ученика и однажды предложил ему заниматься исключительно вопросами, связанными с оскорблениями, наносимыми императорской фамилии. Таким образом, в обязанности Степана теперь входил разбор многочисленных доносов, в которых усматривался хотя бы слабый намек на хулу в сторону царской фамилии. Справедливо и быстро он карал любого, кто посягал бранным ли словом, обещанием ли расправы или чем иным оскорбить достоинство императрицы или великокняжеской четы. Чаще всего приходилось иметь дело с болтунами, которые, натрепав лишнего спьяну, на следующий день не помнили о сказанном. Тем не менее Степан хладнокровно допрашивал обвиняемого, выясняя, откуда тот в первый раз услышал хулу, кто еще при этом присутствовал и кому, собственно, он затем повторил крамолу. В результате кого-то секли, кого-то отпускали, припугнув. Если донос не подтверждался, наказывали доносчика. В общем, шли дела.

Так за простыми заботами пролетела весна, а летом Фредерика крестилась в православие, сделавшись Екатериной Алексеевной, имя, которое государыня самолично выбрала для невестки, когда-то было пожаловано ее отцом Петром Великим его второй жене и матери Елизаветы Петровны – Марте Скавронской. Сразу же после принятия православия новоявленная Екатерина Алексеевна венчалась со своим женихом Петром Федоровичем. Означенное событие хоть и было совершенно закономерным и давно запланированным, больно ударило по самолюбию Шешковского, который уже за неделю до предстоящего бракосочетания ходил точно в воду опущенный.