Стайка скворцов приземлилась на ветви, но сразу же упорхнула в небо россыпью черных бусин.

– По делам, – ответил Михали.

– Это может означать что угодно. Я даже не понимаю, подходяще ли одета.

Юноша взглянул на нее и пожал плечами.

– По-моему, нормально.

– Ты не ответил на вопрос.

– Обычный визит, – с нетерпением ответил Михали, хотя, с точки зрения Реи, его раздражение было несправедливо. – Пожмем руки, поздороваемся, пожелаем всего наилучшего. Твои родные так не делают?

Нет, конечно. Васа иногда посещал наместников, но Реа с трудом могла вообразить, как он пожимает им руки, а уж тем более – желает наилучшего. Некоторые лидеры полагались на харизму и уговоры, а Васа занял пост силой, и на этом держалась власть стратагиози – на угрозе того, что насилие может повториться.

Реа промолчала и позволила лошади Михали трусить впереди. Разница между поведением отца и банальным соблюдением дипломатического этикета была налицо. Впрочем, есть ли место приличию в вопросах власти?

Она знала, что бы ответил Михали, но сама еще не определилась с ответом.

Реа и оглянуться не успела, как они добрались до Парагу. Казалось, только что справа и слева высились деревья, и вот уже перед ними возникла мостовая скромной деревеньки, настолько маленькой и аккуратной, что ее можно было принять за игрушечную, сложенную из бумаги. Дома напоминали городские, но с более толстыми стенами и широкими дворами со множеством оград и арок.

Девушка невольно задумалась о братьях и сестре. Понравилось бы Хризанти деревушка Парагу? Она в жизни не видела столько снега. Наверное, такая жизнь ее измотала бы. Ницос гулял бы по улочкам, высматривая укромный уголок для механического сада. Реа вспомнила, с какой нежностью он наблюдал за своими заводными творениями, и сердце непривычно кольнуло. Неужели раньше она никогда не скучала по Ницосу?

Жители начали замечать гостей, и в воздухе зазвенели голоса. Рею поразило, сколько людей высыпало на главную улицу. Девушка отметила яркие глаза и пугающе впалые щеки жителей. Как и в столице, людей интересовал лишь Михали. Его имя выкрикивали, а лошади пытались коснуться, нагоняя процессию.

Такого с Реей еще не бывало. Тиспиру во всех городах привечали как самого Васу. Впрочем, если бы она вышла к обычному народу, может, на нее не обращали бы внимания.

Михали остановился у платана, такого старого, что потребовалось бы немало человек, если бы они хотели обхватить ствол, сцепившись руками. С юношей поздоровался дряхлый старик в свободном черном балахоне и замысловатой высокой шляпе прямоугольной формы. Борода у него была снежно-белая, а руки тряслись. Он потянулся к Михали, чтобы помочь всаднику спешиться.

– Прошу, патре Симонос, не утруждайтесь, – сказал Михали, легко спрыгивая с седла. – Уйдем скорее с мороза.

Патре? Очевидно, слово из святого тизакского. В современном языке тоже было похожее – Лексос обронил его пару раз, упоминая монахов из Агиокона.

Реа сошла на землю, когда Михали уже пробирался через растущую толпу. Вероятно, ей следовало пойти за супругом – вроде бы к ближайшей таверне, но он ни разу не оглянулся. Но если ее никто не заставляет, с чего бы ей играть роль любящей жены, ни на шаг не отстающей от мужа?

Реа задержалась у платана: поправила седло Лефки, разгладила волосы. Стражники неуверенно перевели взгляд с Михали на Рею, и один побрел за хозяином, а двое остались с Тиспирой, но мужчин явно терзали сомнения.

– Я просто осмотрюсь, – проговорила Реа. – Идите за Михали. А мне никто не навредит.

Они тут же подчинились, что слегка задело Рею.

Ей совершенно не хотелось присоединяться к Михали в таверне, куда направилась и вся толпа встречающих, но снег продолжал падать, и девушка начинала мерзнуть. Она развернулась, осматриваясь на площади. В основном здесь стояли жилые дома, а единственный магазинчик уже закрылся.

Реа заметила шпиль за платаном и поняла, что на площади построена высокая церковь с арочным входом. Реа узнала здание по наброскам, которые увешивали стены комнаты Михали. Все святые места были должны исчезнуть еще тысячу лет назад. Их запретили. Уничтожили.

Но церковь никуда не делась.

Девушка пошла к зданию, подошвы сапожек захрустели по изморози на мостовой. Лефка фыркнула и нетерпеливо ударила копытом по булыжнику, но Реа проигнорировала лошадь. Она застыла на пороге, глядя на темный фасад, покрытый странными рваными пятнами. Реа коснулась их и сообразила, что это пепел. Кто-то пытался сжечь церковь.

Она замешкалась перед дверью. Проведает ли Васа о том, что дочь переступила порог храма святых? Почувствует ли нутром ее предательство, даже за мили отсюда? Она могла оправдать себя любопытством или невежеством, но внезапно осознала, что сейчас ей это безразлично. Миссия провалена. Михали разоблачил Рею и завел далеко в горы, где бросил посреди смехотворно маленькой деревенской площади.

Возможно, Рее станет даже легче на душе от того, что она нарушит отцовский закон и поступит так, как хочет. По крайней мере, она сможет присесть и отдохнуть, скрывшись от мороза.

Засов поднялся, дверь легко отворилась, не заскрипев на смазанных петлях. Реа сделала глубокий вдох, оглянулась проверить, не следят ли за ней, и скользнула внутрь.

Помещение было узкое, вытянутое, а воздух тяжелый от аромата гвоздики, сосны и дыма свечей. По бокам стояли длинные скамьи, а стены уходили далеко вверх, и в густом полумраке Реа едва могла разглядеть балки на потолке.

Она робко приблизилась к алтарю, проводя рукой по спинкам скамей. Они были высечены из красного или вишневого дерева и бликовали в синем сумраке. Здесь поместилось бы в десять раз больше человек, чем жило в скромной деревеньке. Сколько народу молилось святым в прошлом? И могло ли их влияние сравниться с властью стратагиози?

Реа прошла мимо сидений и свечей, зажженных в память об умерших как символ молитвы или подношения. Свет лился в окошко в дальней стене, озаряя пространство рассеянной дымкой. Реа заметила портрет, прислоненный к камням, и ее потянуло к нему.

Выцветшие от времени иконы провожали ее печальным взорами, казалось, будто святые указывают длинными пальцами на девушку, обвиняя ее. Они напоминали изображения Васы и его предшественников в главном зале Стратафомы, которые вечно наблюдали за близнецами. Знакомые глаза, но незнакомые лица. Реа старалась на них не смотреть.

Наконец она приблизилась к алтарю – слово Реа запомнила еще в детстве. Она будто перенеслась в те далекие дни и очутилась в комнатке с каменным постаментом, на котором стоял портретик молодого человека с короткой стрижкой. Мама опускалась на колени, что-то шептала и целовала изображение.

Теперь же Реа оказалась перед запретным плодом. Она была