чувство мучительного стыда. Вид мужчин и женщин, которых заставляли справлять нужду на глазах у остальных 38 человек, ехавших в том же вагоне для перевозки скота, нарушал все самые мощные табу, усвоенные еще в раннем детстве [36].

По дороге депортированных размещали в старых фабричных зданиях без отопления и канализации. Тех, кто был способен работать, вскоре отправляли на фермы и фабрики в Германию, а детей селили зимой без кроватей и постельных принадлежностей на сырых бетонных полах, прикрытых редкой соломой, иногда оставляя в таких условиях на целые месяцы. В лагерях для переселенцев в Потулице, Позене, Торне и Лодзи благоденствовали только вши и бактерии. Дети страдали от кори, скарлатины, сыпного тифа и пневмонии. Как сообщали очевидцы польскому правительству в изгнании, «кашель и душераздирающие рыдания умирающих детей были обычной музыкой этих лагерей» [37].

К декабрю 1940 г. 305 000 поляков (среди них 110 000 польских евреев) переместили в крупную область Польши, которую немцы называли Генерал-губернаторством. В конечном итоге, чтобы освободить место для немцев, туда «переселили» 619 000 польских граждан. Подавляющее большинство из них – около 435 000 человек – прибыли с территории Вартеланда, где новый гауляйтер Артур Грейзер горячо поддерживал гиммлеровские взгляды на радикальную колонизацию [38].

Зимой 1939/40 г. депортации происходили в особенно жестких условиях. Людей загоняли в поезда, не заботясь о том, достаточно ли у них еды, воды и теплой одежды. Очевидец-поляк рассказывал, что, когда двери одного из таких поездов наконец открылись, люди выползали из вагонов, падали на колени и начинали есть снег. Женщины выбирались наружу, прижимая к себе замерзшие свертки, которые были их детьми, но их заставляли оставлять эти свертки в одном из грузовиков. В Кракове, Дембице и Сандомире, распахивая двери битком набитых вагонов, станционные служащие находили внутри множество еврейских детей и их замерзших матерей. Честолюбивый начальник СС и полиции Люблинского округа Одило Глобочник уже в феврале 1940 г. предлагал в дороге морить эвакуированных евреев голодом и намеренно затягивать перевозку, чтобы способствовать «естественной убыли» в условиях морозной зимы. Тем временем генерал Бласковиц писал Гитлеру из Польши, предупреждая, что подобные сцены превращают антипатию поляков «в безмерную ненависть» [39].

С огромным количеством насильственно «переселенных» поляков могло поспорить только количество их соплеменников, вывезенных в Германию на принудительные работы. К концу января 1941 г. в Германию немцы отправили 798 000 поляков, многих из них с аннексированных территорий. Совсем молодых и совсем старых, физически и расово «непригодных», отправляли на восток в Генерал-губернаторство, однако и там тоже происходила массовая вербовка рабочей силы для ферм и фабрик Рейха. Весной 1943 г. генерал-губернатор Ганс Франк отпраздновал успех немецкой насильственной вербовки, подарив миллионному по счету «добровольцу» золотые часы перед тем, как поезд с рабочими отбыл из Варшавы. Идеи Гитлера, считавшего, что массу поляков следует содержать в Генерал-губернаторстве, как в резервации для туземцев или гигантском концентрационном лагере, чтобы обеспечить немецкую экономику неквалифицированной рабочей силой, воплотились на практике в самом непосредственном виде [40].

Уроки подчинения для поляков не заставили себя ждать. Хотя введенные силовые меры различались в разных гау, а также на присоединенных территориях и в Генерал-губернаторстве, их общий смысл был одинаковым. Во многих местах полякам и евреям предписывалось сходить с тротуара, чтобы уступить место немцам. В некоторых областях, например в Вартеланде и Восточной Померании, в октябре 1940 г. полякам и евреям приказали обнажать головы в присутствии любого немца в военной форме. Чтобы обеспечить соблюдение новых правил, некоторые чиновники начали ходить по улицам с хлыстами для верховой езды и собачьими кнутами. Ряд немецких указов запрещал полноценное преподавание в польских школах каких-либо предметов, в том числе немецкой грамматики, чтобы «поляки не могли выдавать себя за немцев». Спорт, география, история и национальная литература – основополагающие элементы образования в нацистской Германии – в польских школах оказались под запретом. В Вартеланде запретили даже учить польскому языку. Власти Вартеланда, с большим рвением расстреливавшие и отправлявшие в изгнание польских учителей и священников, поручили руководить огромными классами, собиравшимися всего на один – два с половиной часа в день, женам немецких фермеров и унтер-офицеров. Сообразно новому уставу, польских детей приучали к «чистоте и порядку, уважительному поведению и покорности по отношению к немцам» (они должны были уметь в нужный момент вставать, отходить в сторону, сидеть в классе прямо и молча, быстро и вежливо отвечать на вопросы, содержать в чистоте одежду, волосы, уши, горло и руки), а самое главное, к дисциплине [41].

Многие польские учителя, изгнанные в Генерал-губернаторство, оказались в Варшаве, где принимали участие в создании польского подпольного государства. Они прикладывали массу усилий, чтобы сгладить для молодежи последствия немецкой оккупации, и гордились тем, что «укрепляют патриотические чувства юношества», в первую очередь с помощью учебы. К 1942 г. 150 000 школьников тайно посещали запрещенные дополнительные занятия по отечественной истории и географии. Под прикрытием профессиональных технических курсов могли действовать гимназии и средние школы: за время оккупации 65 000 учеников окончили гимназии и тысячи – университеты. В нелегальных занятиях был свой азарт. Подпольное изучение собственной национальной истории нередко приводило учеников в Серые шеренги польских скаутов. Мальчики скрытно проходили военную подготовку, а девочки, такие как Янина, обучались навыкам сестринского дела. Одновременно все они занимались полезной благотворительностью, примерно так же, как немецкие дети из гитлерюгенда и Союза немецких девушек. В 1939 г. они собирали одежду и еду для сирот, шили одежду для рожденных в тюрьмах младенцев, помогали искать жилье для насильственно «переселенных» – лишь с той существенной разницей, что за свою работу они рисковали получить наказание от немцев [42].

Однако в масштабах целого общества польские подпольные школы не могли компенсировать ущерб, нанесенный немецкой оккупацией. Их было слишком мало. Даже в «арийской» Варшаве большинство детей вообще не посещало школу. Вид польских детей, без дела слоняющихся по улицам, заставил немецких чиновников из новых гау задуматься, каким образом их можно взять под контроль. В июле 1942 г. активистка Союза немецких девушек в письме домой упоминала, что эти дети «чрезвычайно наглы и глазеют на нас так, будто мы какое-то чудо света». По ее мнению, чтобы решить эту проблему, следовало занять их работой. Действительно, с октября 1941 г. детей в возрасте 12 лет и старше заставляли регистрироваться для работы в новых гау, а весной 1943 г. принудительную трудовую повинность в некоторых местах распространили на детей в возрасте от 10 лет. В отдельных областях каждый ребенок школьного возраста (в довоенной Польше в школу ходили дети от семи до 14 лет) должен был по шесть часов в день