— Я тебе дам! Я тебе дам, ворюга!

В вагон пробрались с бою. Вожак принял серьезный вид и строго предупредил Гурьяна:

— Не болтай!

В воздухе, в расточительных разговорах людей властно слышалось одно, что войне приходит конец. Царские стражники охотились больше за дезертирами, срывали с них взятки шевровой кожей, китайской сарпинкой и маньчжурским спиртом.

Гурьян в первый раз столкнулся с женщинами, напористыми, как половодная лава. А они, растерявшие по длинным путям женский стыд, подталкивали его локтями и озорно посмеивались.

Гурьян страдал с похмелья и не отходил от своего вожака.

Правую руку он держал в кармане, похрустывая сотенными кредитками. Обстановка поезда была не похожа на ту, которую представлял в избушке, под певучие, всполошенные звуки тайги. Людское смятение пугало парня. Но надежда, что он скоро будет в большом губернском городе, о котором слыхал много хороших слов, бодрила.

Ведь вообще-то он давно рвался на новые места, к новым зрелищам, а может быть, и действительно за сказочным счастьем.

На третьей станции вожак послал Гурьяна за кипятком.

Поезд по обыкновению стоял долго. Около водоразборной будки парня взяли в тиски харбинские спекулянты.

— Гони этого чертоидола! — шумели в толпе.

— Ишь медвежатник, чалдонская лопатка!

Около крана Гурьяна сунули в затылок за то, что он оттолкнул бабу с длинными блестящими серьгами и вперед набрал воды.

— Орясина! — завопила спекулянтка. — Было захлестнул своей оглоблей.

Гурьян заметил, что ихний вагон остановился против фонаря. Теперь же поезд был разорван. У парня задрожали колени. Вперед пыхтел паровоз. Гурьян бросился к вагону с зелеными занавесками на окнах и изумленно остановился.

— Нарыков! Это как сюда попал?

С площадки вагона ему улыбалась Таня.

— Ты в город? Вот хорошо! Вагон ваш отогнали вон туда, я заметила, как ты выскакивал.

Девушка повернулась к белокурому парню в черной тужурке и потеряла Гурьяна в хлынувшей толпе.

На вторые сутки перед вечером город мелькнул белыми огнями. Митрофан увлек растерявшегося Гурьяна на перрон и подошел к извозчику с плутоватыми глазами и бляхами на широком поясе.

Приискатель и возница смерили взглядом друг друга.

— Фартовые? — сразу определил извозчик.

— Они самые. Где приискатели застолбились?

— На Сарайной и Подгорной больше…

— Арлаху знаешь?

— Арканщика-то? Как же… С месяц, как из тюрьмы выполз.

— Вон что! За что отбывал?

— Заарканил енотку, а в ней человек оказался, ну, и наскочили духи. К греху, коню в канаве ногу сломал.

— Вези к нему.

От берегов реки узорчатыми шершавыми зубцами нарастали льдины. Над рекой и городом зыбко качались водянистые туманы. По длинному мосту сталкивались пешеходы и извозчики. Гурьяна пронизывал мороз. Он осмысливал разговор между извозчиком и Митрофаном. Начинал понимать, что в нехорошее место везет его вожак. Здесь было страшнее, чем в тайге. Улицы города петляли, как взвихренные мысли парня. Почти на каждом квартале извозчик упирался в забор и опять вилял в темный закоулок.

«Вот также соболь делает свои тропы в каменных россыпях», — думал Гурьян.

Извозчик доставил их в такой трущобник, что удивился даже вожак. Дверь темного подвала открыла глазастая женщина, сразу напомнившая Гурьяну харбинок в вагоне. Он два раза стукнулся лбом о какие-то подвальные балки, пока не очутился в сырой и душной комнате. Митрофан оглянул полную руку женщины с нанизанными на каждый палец кольцами и в упор спросил:

— Арлахина будешь?

Женщина вильнула глазами перед Гурьяном и беспричинно рассмеялась.

— Сегодня Арлахина, а завтра могу быть твоей.

Бесстыдный, хрипловатый этот смех не понравился и Митрофану.

— Фальшивка, — презрительно бросил он, повернув лицо к Гурьяну.

Подвальное помещение разделяла зеленая перегородка. Оно было почти пустым, если не считать длинного стола, скамейки и шкафа, обклеенного пыльной газетной бумагой. Из-за перегородки послышался кашель, от которого дрогнули занавески.

— Кто шумит?

Гурьян отшагнул назад, когда к ним вышел сутулый великан с сизыми усами и беспокойно бегающими раскосыми глазами. Человеку на вид было не больше сорока пяти лет, но он был седой, с изморщенным, опухшим от постоянных перепоев лицом. Парень прикинул на глаз и заключил, что в деревне напрасно его, Гурьяна, называли верзилой.

— Что манжетки затряслись? — пробасил хозяин, заметив растерянность парня.

Приискательские фасонные сапоги и запорожские шаровары придавали фигуре Арлахи вид таежного франта, налетчика, заправского золотничника. С Митрофаном он поздоровался без особого радушия. Видно было, что в людях он нуждался мало, а в их дружбе — особенно.

— Работаешь? — спросил его вожак.

— Арканил, но вывернули совсем с требухой… Коняг завожу, да деньжат не хватает.

— Выручим на первый случай!

— С прибылью, значит? — обрадовался хозяин.

— Некорыстную зашибли вот с этим парнем. Где братия гуляет?

— В ресторане «Алдан». — Глаза Арлахи горели, как у волка ночью.

— Едем туда?

— Когда ночь напополам разломится. Сейчас на духов напоремся…

Женщина, которую Арлаха называл Домной, нажарила мяса с луком. Вкусный запах дразнил аппетит проголодавшихся путников. На столе появилась бутылка харбинского спирта, пара соленых омулей и огурцы.

Гурьян поперхнулся первым стаканчиком крепкого зелья и отказался пить. Он боязливо посматривал на узкий лоб и дерзко бегающие косые глаза хозяина. Затылок Арлахи был приплюснут, торчал назад брюквой, а челюсти работали, как мельничные жернова.

По сравнению с ним вожак казался мелким и ничтожным, как ишак против битюга.

Домна хлестала спирт наравне с приискателями и не пьянела.

— Слюнявый? — захмелевший хозяин кивнул на Гурьяна.

— Молод, но парнишка напористый, — ответил Митрофан.

— В работу надо пустить…

— Сам след нанюхает.

Приятели веселели. На столе, хрустально переливаясь, вздыбилась вторая бутылка. Арлыха вынес из-за перегородки сияющий перламутром и вороненым лаком баян. Широко развернув плечи, он давнул на басы. Плечи Домны задрожали, как густой студень, женщина знала нрав и вкусы своего временного повелителя. Одним прыжком выскочила на средину комнаты и рассыпала чечетку: