– Я лично о карьере не думаю…

– Не знаю, не знаю… Вас никогда не бывает дома, а когда дом пустует, всюду садится пыль. Я ненавижу пыль, понимаете?

– Понимаю, – сказал Платов. – Когда я возвращаюсь, достаю ключи из своего почтового ящика и первым дело занимаюсь уборкой.

Светлана Алексеевна наконец нашла очки, надев их, сразу превратилась в еще более строгую женщину – врача, не сомневающегося в поставленных диагнозах. Она встала, изрекла:

– Вот пусть ключи в почтовом ящике и лежат, понимаете? Я не хочу, чтоб Настя ими пользовалась! Вы ведь для нее там ключи оставляете?

Она посмотрела на одну фотографию, вторую, третью… Потом перевела удивленный взгляд на Платова:

– Все она? – Опустила глаза, чуть подумала. – И все же надеюсь, вы меня понимаете и сами не хотите, чтоб Настя поседела, ожидая вас. Вы взрослый человек. Она вам нужна, конечно: юная, красивая, умная. А вы ей? Вот подумайте хорошенько…

– Я подумаю, – сказал Платов.

Проводил ее, закрыл за гостьей дверь, в раздумье вернулся в свою комнату, пару секунд постоял перед тяжелой шторой на окне, потом резко отдернул ее.

За шторой – Настя. Прыгнула на него, обняла за шею:

– Как хорошо, что я пыль успела вытереть. А мне подойдет седина, правда?

Ей седина не подойдет. Может быть, права Светлана Алексеевна: зачем Насте седеть? Но эти мысли надо оставить на потом, а пока – пока Платов показывает Хуку на часы:

– Через сорок минут ждем.

И трое уходят, аккуратно, шаг в шаг, в сторону реки. Хук снимает автомат с плеча, щелкает предохранителем. Тихо напевает, глядя вслед ушедшим:

То не ветер вербу клонит…

Пол Кросби отправлен на базу – первый же вертолет забрал его туда. Но это проблем, связанных с ним, не решило. Надо теперь думать, как поступить с журналисткой. Однако и это не главное. Русские в джунглях – вот головная боль.

Генерал Чейни и помощник Уилсона сидят в салоне вертолета, пьют минералку. Через открытую дверь видна сожженная деревня, река, а по ту стороны реки – отряд южновьетнамцев, готовящийся прочесывать лес.

Помощник смотрит на часы:

– Через пятьдесят минут президент примет решение по этим русским, и мы, так подозреваю, уберемся отсюда.

Чейни думал как раз об этом:

– Может, это и к лучшему. Я так прикидываю, что взять их живыми все равно не удастся, а если так, то зачем рисковать своими людьми?

Помощник невесело засмеялся:

– Как же мы все-таки по-разному мыслим – военные и политики. У вас, господин генерал, все конкретно и четко: получить боевую задачу, просчитать нужные для ее решения силы и средства и сказать, выполнима ли она.

– А у вас не так? – спросил Чейни.

– У нас не так. У нас все изменчиво и подвижно. Зачем нам сейчас живые русские, скажите? Мы что, пустим их к микрофону, чтоб они поведали миру о том, как выкрали с американской базы своего летчика и сумели его переправить куда надо? Если бы взяли их с летчиком… Но Бабичева не вернуть, и все остальное для нас теряет смысл.

– Как это теряет? – спросил генерал. – Если мы возьмем диверсионную группу…

– И что? Диверсионные группы создаются для того, чтоб решать подобные задачи, как, к примеру, дипломаты – чтоб шпионить. Этим мир не удивить. Это вызовет скандал местного значения, а он не нужен никому. И теперь по большому счету наша проблема в другом: найти общий язык с журналисткой.

– А проблема русских – вернуть свою группу?

Помощник неопределенно хмыкнул:

– Эти ребята свою задачу выполнили, вернутся, не вернутся – дело третье. Они знали, на что шли.

В проеме двери вертолета были видны Ален и его бойцы. Он стоит перед шеренгой, говорит им что-то, потом они расходятся, садятся на траву. А к лейтенанту подходит журналистка, держит перед собой диктофон, спрашивает о чем-то, но он отодвигает диктофон в сторону. Строк – грамотный офицер, лишнего не сболтнет.

– Послушайте, – спрашивает помощника Чейни. – Вы говорите, президент принимает решение… Но ведь он может принять совсем иное решение, чем то, которое обсуждаем сейчас мы.

– Да, – сразу же соглашается помощник.

– И тогда…

– И тогда мы будем ловить этих русских, или захватывать очередного их пилота, и присылать сюда других журналистов… Гадать об этом – дело неблагодарное, господин генерал. Подождем. Осталось не так много.

И он взглянул на часы.

Русские диверсанты где-то здесь! Солдаты, прочесывающие джунгли, знали это наверняка, как знали уже и то, на что эти русские способны. Потому пальцы лежали на спусковых крючках, мышцы были в напряжении. И когда из-за дерева, мимо которого они проходили, раздался громогласный крик «Участок три», огонь со всех их стволов последовал незамедлительно. Пластиковая «говорушка» была разбита вдребезги.

Они прошли еще метров сорок, когда сработала вторая ловушка…

Хук стоял в гуще кустарника, мягкого, без шипов, вдыхал его аромат и говорил сам себе:

– Третий участок. Левее, значит, идут. А теперь участок пять, еще левее взяли. И уже не стреляют. Быстро умнеют. Ох, не к добру это, парни. У вас там по ходу такой подарочек!..

И точно: почти сразу после этих слов рвануло так, что вздрогнули листья даже на ближайших к Хуку деревьях.

– Ну что? Остановитесь и призадумаетесь? Каким маршрутом дальше пойдете? Говорите, для меня это важно.

Сработала «говорушка» восьмого участка, и Хук сказал расстроенно:

– Ничто вас не останавливает. Прете как танки. Но хуже всего, не туда, куда надо. Так вы на командира выйдете, лучше вам от этого не будет, но у нас все равно другие планы. Со мной лучше пообщайтесь.

Не целясь, Хук стреляет в сторону противника короткой очередью, меняет место дислокации, стреляет опять, и уже ближе гремит второй взрыв.

– Вот теперь правильно, теперь что и требовалось доказать. Но вы удивительно шустры, господа! Вы мчитесь как…

Он замолчал, почувствовав, что в спину ему уперся ствол винтовки. Резко поворачиваться и вообще дергаться при этом нельзя, но глаза скосить можно. Легче от этого не становится. Один из южан выцеливает из «М-14» точку между лопаток, второй стоит справа чуть поодаль и тоже держит его на мушке, третий заходит слева…

Тот, который слева, бьет Хука прикладом. На совесть бьет, и Хук падает не притворяясь. Тут же следует удар ногой в лицо, и тяжелый ботинок наступает на руку, еще сжимающую цевье автомата:

– Бросить оружие!

Хук раздумывает, как поступить, и второй ботинок ударяет по локтевому суставу. Если так пойдет и дальше, руку сломают от нечего делать, и тогда будет совсем худо. Хук разжимает пальцы, вьетнамец ногой же отодвигает от него автомат.