Задыхаясь от адреналина и недоверия, я поворачиваюсь к ней, но Назира, не глядя на меня, спокойная и даже довольная, оглядывает небо, одной ногой упершись в ствол, а другой болтая на холодном ветру. Небрежно положив руку на колено, она с отсутствующим видом разминает пальцы, будто сжимая и отпуская нечто невидимое. Наклонив голову набок, я уже открываю рот, но Назира меня опережает.

– Знаешь, – говорит она вдруг, – я еще никому не показывала, что́ я умею.

Я даже теряюсь:

– Никогда?

Назира отрицательно качает головой.

– Почему?

С минуту она молчит.

– Ответ на твой вопрос как раз одна из причин, почему я хочу с тобой поговорить.

Назира рассеянно трогает бриллиантовый пирсинг на губе, постукивая подушечкой пальца по сверкающему камушку.

– Слушай, – начинает она, – ты вообще знаешь что-нибудь о своем прошлом?

Боль оказывается быстрой и острой, как холодная сталь, как удар ножа в грудь. Болезненное напоминание о сегодняшних откровениях.

– Кое-что, – отвечаю я через силу. – Не поверишь, сегодня утром узнала.

Назира понимающе кивает:

– Так вот почему ты убежала.

– Ты за мной следила, что ли?

– Да, я незаметно следовала за тобой.

– Зачем?

Она улыбается, но улыбка кажется усталой:

– Ты что, совсем меня не помнишь?

Я недоуменно смотрю на нее. Назира вздыхает, подбирает под себя ноги и, чуть отвернувшись, принимается глядеть куда-то вдаль.

– Забудь.

– Нет, погоди – как это, я что, могу тебя помнить?!

Назира качает головой.

– Не поняла, – настаиваю я.

– Забудь, – повторяет она, – ничего особенного. Ты просто очень знакомо выглядишь, вот мне и показалось, что мы уже встречались.

– А-а, – смягчаюсь я, – ладно.

Но Назира избегает моего взгляда, и у меня остается ощущение, что она что-то недоговаривает. Она сидит в глубокой задумчивости, покусывая губу и глядя на что-то далекое. Молчание длится довольно долго.

– Гм, извини, но ты принесла меня на дерево, – не выдерживаю я. – Что я тут делаю и чего ты хочешь?

Назира поворачивает голову. У нее в руке я замечаю пакетик карамелек. Она протягивает мне леденцы, предлагая угоститься, но я ей не настолько доверяю.

– Нет, спасибо, – отказываюсь я.

Назира пожимает плечами, разворачивает один из цветных фантиков и бросает конфету в рот.

– Что конкретно рассказал тебе Уорнер?

– А тебе зачем?

– Он говорил, что у тебя есть сестра?

Мне становится жарко от гнева. Я ничего не отвечаю.

– Значит, да, – заключает Назира и звучно хрустит леденцом. – Еще он что сказал?

– Чего ты от меня хочешь? – не выдерживаю я. – Кто ты такая?

– О родителях он тебе говорил? – как ни в чем не бывало продолжает Назира, искоса глядя на меня. – Ты знаешь, что росла в приемной семье и твои биологические родители живы?

Я молча смотрю на нее. Назира, по-птичьи наклонив голову, пристально уставилась на меня:

– А как их зовут, он сказал?

Глаза у меня лезут из орбит. Назира улыбается, и ее лицо словно освещается изнутри.

– Вот и приехали, – с торжеством говорит она, стягивая обертку с другого леденца и отправляя его в рот. – Хм.

– И куда же мы приехали?

– Туда, где заканчивается гнев и начинается любопытство.

Я раздраженно вздыхаю:

– Ты знаешь имена моих родителей?

– Я этого не говорила.

Я вдруг чувствую себя страшно усталой.

– Ну почему все знают о моей жизни больше меня?

Назира быстро взглянула на меня и отвела глаза.

– Не все, – поправляет она. – Только те, кто занимает высокие посты в Оздоровлении. Работа такая – знать. Особенно у нас, детей, – говорит она, на секунду встретившись со мной взглядом. – Родители надеются, что рано или поздно мы займем их места… Но не всем всё известно, – она чему-то улыбается, словно шутке, понятной только ей самой. – Большинство ни черта не знает. – Она хмурится: – Хотя, похоже, Уорнер больше в курсе, чем я думала.

– Вы с ним давно знакомы? – скорее утвердительно, чем вопросительно говорю я.

Назира отодвигает капюшон, немного открыв лицо, прислоняется к толстой ветке и вздыхает.

– Слушай, – тихо начинает она, – я знаю только то, что мой отец рассказал нам о тебе и Уорнере. У меня хватило ума понять, что основная информация – чепуха, но…

Она колеблется, прикусив губу.

– Скажи уже, – качаю я головой. – Я столько раз слышала, как меня называют сумасшедшей за то, что я полюбила Уорнера… Ты не первая.

– Что? Нет! – смеется Назира. – Я не считаю тебя сумасшедшей. Я могу понять, почему у него репутация ходячей проблемы, но он же моего круга. Я знала его родителей – на фоне Андерсона мой собственный отец выглядел нормальным и даже порядочным. Наши все с приветом, но Уорнер вовсе не негодяй, он просто ищет возможность выжить среди этого безумия. Каждый справляется по-своему…

У меня вырывается удивленное «О!».

– В любом случае, – пожимает плечами Назира, – я понимаю, что ты в нем нашла. А даже если бы не понимала, глаза-то у меня есть. – Она приподнимает бровь. – Попалась ты, подружка!

Я не могу опомниться – впервые Уорнера защищаю не только я.

– Но сейчас тебе нужно подумать о себе. Возьми паузу. Вот-вот приедет Лена, и тебе в это лучше не влезать, – она одаривает меня еще одним проницательным взглядом. – Тебе и своих переживаний хватает, а тут черт-те что начнется.

– Что? Какая пауза, какое черт-те что? И кто такая Лена?

Удивление Назиры кажется настолько непритворным, что я начинаю беспокоиться. Сердце учащенно бъется, когда Назира разворачивается ко мне и раздельно повторяет:

– Лена Мишкин, дочь лидера Европы!

Я недоуменно качаю головой. Назира смотрит на меня с удивлением и говорит:

– Слушай, да что ты прикидываешься?

– В смысле? – пугаюсь я. – При чем тут она и Уорнер?

– Как при чем? Ты что, шутишь? Лена – бывшая подружка Уорнера!

И вот тут я едва не грохаюсь с дерева.

Странно, я ожидала от себя большей впечатлительности.

Прежняя Джульетта разрыдалась бы, пав духом и раскиснув от стольких болезненных открытий в один день, от масштабов лжи Уорнера, от мучительного ощущения обманутого доверия. А я попросту отказываюсь реагировать – тело будто парализовало.