Назира тут же появляется, сияющая и красивая.

– Вот это круто, скажи? – радостно блестя глазами, говорит она. – Прежде мне не с кем было поделиться…

– О да! – у меня выходит фальшиво и слишком высоко. Уже тише я добавляю: – Кенджи будет в ярости.

Назира перестает улыбаться.

– А он тут при чем?

– Ну… – я киваю в ее сторону, – ты только что повторила коронный номер Кенджи, а он своей славы без боя не отдаст.

– Вот не знала, что кто-то еще так умеет, – не скрывая досады, отзывается Назира. – Как такое может быть?

– Не знаю, – я с трудом сдерживаю смех. Назира всячески демонстрирует неприязнь к Кенджи; любопытно почему… Но мне тут же вспоминаются сегодняшние откровения, и улыбка исчезает с моего лица. – Ну что, – поспешно говорю я, – возвращаемся на базу? У меня куча дел, включая завтрашний симпозиум. Или слинять с него?

– Не надо, – перебивает Назира. – Если ты не выступишь, они решат – ты что-то знаешь. Не открывай карты, еще рано. Следуй протоколу, пока не нарисуется какой-то план.

Я долго пристально смотрю на нее и наконец отвечаю:

– Хорошо.

– А когда на что-нибудь решишься, скажи мне. Я всегда могу помочь с эвакуацией или защищать базу, или драться – короче, все, что хочешь, ты только слово скажи…

– Эвакуация? – не понимаю я. – Зачем?

Назира качает головой:

– Детка, ты все никак не поймешь? Почему, по-твоему, мы здесь? Оздоровление планирует уничтожить Сорок пятый сектор вместе с населением.

Сойти вниз я не успел.

Едва я поправил рубашку, как в дверь забарабанили.

– Прости, чувак, – слышится крик Кенджи, – но она меня не слушает…

– Открой дверь, Уорнер! Обещаю, больно будет недолго.

Голос у нее, как всегда, плавный и вкрадчивый, но грубоватый. От этого ей не избавиться.

– Лена, – говорю я, – как приятно снова тебя… слышать.

– Открой дверь, засранец!

– Ты никогда не скупилась на лесть.

– Я сказала, открой дверь!

Очень осторожно открываю.

И едва успеваю закрыть глаза.

Лена влепляет мне такую пощечину, что звенит в ушах. Кенджи даже вскрикивает. Я перевожу дыхание, чтобы успокоиться, и смотрю на нее исподлобья:

– Полегчало?

Она смотрит на меня с обидой и злостью, и я понимаю, что зашел слишком далеко. Вне себя, она размахивается. У нее прекрасно поставлен удар; таким ударом она минимум сломала бы мне нос, но я не собираюсь больше потакать ей. Рефлексы у меня как всегда оказываются быстрее, и я перехватываю ее руку за долю секунды до удара. Запястье Лены вибрирует от нерастраченной энергии, и она резко вырывает руку.

– Сукин сын, – тяжело дыша, говорит она.

– Я не могу разрешить тебе бить меня по лицу, Лена.

– Я с тобой кое-что похуже сделаю!

– И ты все никак не возьмешь в толк, почему у нас ничего не вышло?

– Всегда такой холодный, – говорит она треснувшим голосом. – Всегда такой жестокий…

Я тру затылок и невесело улыбаюсь, глядя в стену.

– Зачем ты пришла в мою комнату? К чему разговоры тет-а-тет? Ты же знаешь, мне нечего тебе сказать.

– Ты мне никогда ничего не говорил! – вдруг начинает орать она. – Два года, – Лена переводит дыхание, – два года, и вдруг ты через мою мать передаешь, что между нами все кончено…

– Тебя не было дома. – Я зажмуриваюсь. – Мне показалось, так будет оперативнее…

– Ты чудовище!

– Да, я чудовище, – соглашаюсь я. – Забудь обо мне.

Ее глаза вдруг начинают блестеть от слез, но она сдерживает плач. Мне неловко за то, что я ничего не чувствую. Я только смотрю на нее, слишком уставший, чтобы ссориться. Слишком занятый собственными душевными ранами.

В голосе Лены слышится злость и печаль, когда она спрашивает:

– А где твоя новая подружка? До смерти хочется с ней познакомиться!

Ее слова больно хлещут по сердцу.

– Ты иди устраивайся, – говорю я. – Назира и Хайдер тоже где-то тут. Уверен, вам будет о чем поговорить.

– Уорнер…

– Пожалуйста, Лена, – у меня действительно нет сил. – Я понимаю, ты расстроена, но в этом нет моей вины. Я тебя не люблю, никогда не любил и никогда не клялся тебе в любви.

Она молчит так долго, что я наконец оборачиваюсь, поняв, что нечаянно усугубил ситуацию. Лена стоит как статуя, с круглыми глазами и приоткрытым ртом, только опущенные руки слегка дрожат.

Я вздыхаю.

– Мне нужно идти, – тихо говорю я. – Кенджи проводит тебя в твою резиденцию.

Я смотрю на Кенджи, который коротко кивает. Его физиономия выглядит непривычно угрюмой.

Лена ничего не отвечает. Я шагаю назад, намереваясь закрыть дверь между нами, но наша гостья бросается вперед и с криком вцепляется мне в горло, едва не повалив. Она кричит мне в лицо и теснит назад, а я лишь стараюсь не терять хладнокровия. С моими обостренными инстинктами мне трудно не отреагировать на физическую угрозу, но я текучим, плавным, гибким движением разжимаю ее руки и убираю их с моей шеи. Она по-прежнему кидается на меня, пиная по ногам, когда мне наконец удается перехватить ее за руки и притянуть к себе.

Лена замирает. Мои губы оказываются возле ее уха, и я очень тихо произношу ее имя.

Справившись с комком в горле, она поднимает на меня взгляд, полный ярости, но я все равно чувствую живущие в ней надежду и отчаяние. Я чувствую, что Лена ждет – не изменю ли я решения.

– Лена, – еще мягче говорю я, – пойми, подобным поведением ты мне не понравишься.

Она напрягается.

– Пожалуйста, уходи, – говорю я и закрываю дверь у нее перед носом.

Рухнув на кровать, я растираю виски, морщась от грохота ее ударов в дверь. Приходится подавить необъяснимое желание что-нибудь разбить. Мозг словно пытается пробиться наружу, грозя расколоть череп.

Как я оказался в такой ситуации?

Без руля и без ветрил. Растерзанный. Растерянный.

Когда это произошло со мной?

У меня нет ни чувства цели, ни самообладания. Я действительно неудачник и бесполезный тип, способный только разочаровывать, как говорил мой отец. Я слаб. Я трус. Я слишком часто позволяю эмоциям одержать надо мной верх. В результате я все потерял. Джульетта в опасности. Сейчас нам больше, чем когда-либо, нужно держаться вместе. Я должен ее предупредить, поговорить с ней, должен ее защищать, но она ушла. Она снова меня презирает.

А я опять здесь.