Евграфович Федосеев, написавший летом 1888 года в Котельниче статью «О взимании недоимок в Котельничском уезде». На лето пламенный революционер приезжал отдыхать к маме – купчихе первой гильдии Зыриной. Кто бы помнил эту работу о недоимках и самого Федосеева, если бы марксистский кружок, который он организовал в Казани, не посещал будущий вождь мирового пролетариата. С Лениным Федосеев по миллиону разных причин так и не встретился, но интенсивно переписывался. Вся эта организация марксистских кружков в Поволжье и переписка с Лениным довела Федосеева сначала до тюрьмы, потом до ссылки в Сибирь, а потом и до самоубийства в 1898 году.

Через год после его смерти в Котельниче появилась первая марксистская группа, которой руководила Елена Крумзе, сосланная из Петербурга в Котельнич по делу «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Она долго в Котельниче не задержалась и в 1901 году уехала в Вологодскую губернию, по месту ссылки мужа, но кружок остался, и… через четыре года в Котельниче забастовала спичечная фабрика Зубаревых. Забастовка была экономической, требования скромными, но баловства со спичками хозяева не потерпели и всех зачинщиков уволили.

Еще через год большевистские прокламации были не только расклеены по всему городу, но даже брошены в почтовый ящик уездному исправнику. Во время чтения царского манифеста 17 октября пятого года собралась толпа в триста человек у здания земской управы. Требовали упразднить полицию, пели «Марсельезу», ходили по улицам, у здания местной тюрьмы кричали: «Свободу преступникам!», призывали арестантов бить стекла, но при виде воинского патруля немедленно разбежались.

Несмотря на забастовки, кружок марксистов, волнения крестьян в уезде, прокламации, которые распространяли даже гимназисты, город жил своей жизнью и не переставал развиваться, чтобы успеть к тринадцатому году выйти на те показатели, которые советские экономисты еще долго будут сравнивать с… Они бы и сейчас сравнивали, если бы Советский Союз не приказал долго жить.

В самом начале двадцатого века через Котельнич прошла железная дорога, которая шла из Перми в Вятку, из Вятки в Вологду, а из Вологды в Петербург. То есть сначала-то она могла и вовсе пройти через соседний Орлов, но в результате долгой, упорной подковерной борьбы, в которой Орлов поддерживала Вятка, поскольку по предварительному плану дорога должна была пройти через Орлов, Кологрив и Чухлому… Короче говоря, после того, как котельничане, дошедшие в своих настойчивых просьбах до министерств путей сообщения и финансов, всех, от кого зависело принятие решения, убедили, уговорили, умаслили и подмазали, дорога прошла через Котельнич, а Орлов… до сих пор простить Котельничу этого не может.

Строительство дороги закончилось в девятьсот пятом году, а вот мост чрез Вятку у Котельнича сдали в эксплуатацию только через четыре года. Все четыре года поезда шли по временному деревянному мосту, но и по временному из Петербурга в Вятку и обратно каждый день проходило четыре поезда, а по субботам и воскресеньям два дополнительных. Увы, железная дорога привела к снижению оборотов Алексеевской ярмарки, но при этом общий торговый оборот самого Котельнича вырос к тринадцатому году до пяти миллионов рублей, что было больше оборотов ярмарки почти в двадцать пять раз. Местные острословы тогда говорили, что до открытия железной дороги в Котельниче яйца стоили гривенник, а баба – рубль. После открытия – баба гривенник, а яйца – рубль. Шутка, мягко говоря… но и Котельнич и не Петербург экономические реалии того времени отражала. Наверное.

Перед самой первой мировой Котельнич наконец созрел для проведения в городе водопровода. Дозрел-то он, конечно, раньше – разговоры о том, что водопровод городу необходим, велись уже больше тридцати лет, но в июле девятьсот двенадцатого года произошла его закладка, а в ноябре того же года он заработал. Денег на строительство не хватало – пришлось взять ссуды у губернского и уездного земства, и еще часть денег была дана по решению Николая Второго. Воду для водопровода брали из Вятки и фильтровали ее через американские фильтры. Жителям города выдали специальные металлические жетоны, и они могли по этим жетонам покупать воду из специальных водоразборных будок. Сто ведер стоили тридцать копеек. Водопроводные трубы были деревянными, из лиственницы, и потому не гнили и не зарастали ржавчиной. Эти деревянные трубы нет-нет да и находят коммунальщики при ремонте водопроводных сетей. Отрезок трубы, который нашли семь лет назад, теперь украшает витрину краеведческого музея. Некоторые котельничане, как сказали мне в музее, убеждены, что часть труб городской водопроводной сети до сих пор… но нынешнее водопроводное руководство это решительно отрицает. Как бы там ни было, а водопровод исправно служил городу весь двадцатый век.

Кроме водопроводной в Котельниче была телефонная сеть, но только у тех, кто мог себе позволить такое дорогостоящее удовольствие. Из улиц, замощенных камнем, нельзя было составить не только сеть, но даже и авоську. Из шестнадцати километров городских улиц было замощено только три километра улицы Московской. Редкие керосиновые фонари освещали заросшие травой… Впрочем, нет. Не заросшие. Местные жители выпускали на них пастись скот, и тот не токмо ощипывал траву у домов, но и, бродя по городу, объедал дочиста все зеленые насаждения. Городская дума еще в 1892 году даже принимала специальное постановление «О недопустимости скота бродить по городу Котельничу». Бродячий скот задерживала полиция, о таковом задержании делались публичные объявления по городу и уезду, владельцев скота штрафовали, штрафовали, и… ничего не помогало.

Шестьдесят балтийских матросов

Первая мировая началась для Котельнича прибытием эшелонов с резервистами для отправки на фронт. Набралось их около шести тысяч, кормили их плохо, и шестого июля четырнадцатого года они стали громить лавки, магазины и склады. Много не успели разгромить – подоспела полиция, убила десять человек, дюжину ранила и порядок навела. Несмотря на порядок, обыватель был напуган. В длинной череде последующих испугов это был лишь первый. Из котельничан укомплектовали пехотный полк, и развернули в городе несколько госпиталей. Испуг перешел в патриотический подъем – заказали икону «Знамение августовской победы 18 сентября 1914 года», дежурили в больницах возле раненых, устраивали им концерты и покупали для них продукты. Последние к семнадцатому году подорожали в три с половиной раза.

Февральскую революцию встретили восторженно. Духовые оркестры играли «Варшавянку», «Отречемся от старого мира» и «Смело, товарищи, в ногу». Отрекались и смело ходили по улицам в ногу с красными бантами на груди. Власть между тем как была в руках городской думы, так в них и оставалась. В апреле образовался Совет рабочих и солдатских депутатов, но… сидел тихо и не высовывался. Сторонников Совета в городе было