полных скелета и два черепа парейазавров. Эти парейазавры были размером с годовалого бегемота или большую свинью – мирные и растительноядные. Бродили они по пермским полям, болотам и теплому мелководью, задумчиво жевали травянистые папоротники, сигиллярии и все то, что можно было жевать в пермском периоде. На партсобраниях друг друга не ели, облигаций государственного займа их никто покупать не заставлял, на митинги они не ходили и резолюций не принимали. И умирали от вполне естественных причин – то сожрет их какой-нибудь хищный и клыкастый горгонопс, то залезут они ненароком в глинистое болото и там утонут, да при этом станут кричать, и тут прибежит на крики горгонопс, съест их и тоже утонет… Но так, чтобы друг друга лишить прав или, не приведи Господь, отправить валить араукарии с саговниками – этого и в мыслях никогда не было. Если бы жителю предвоенного Котельнича предложили переселиться в теплый, без зимних морозов, пермский период, да разрешили бы под огород взять столько земли, сколько… Но вернемся в предвоенный Котельнич.

Колбасный сыр

Война приближалась к городу постепенно. Поначалу-то и заметно ее не было – только стало больше военных эшелонов, проходивших через железнодорожную станцию на запад, только в сороковом открыли военный госпиталь, только появилась в Котельниче в мае сорок первого переселенная с Украины летная школа, только заняли городское футбольное поле учебными самолетами, только усилились перебои с продуктами, только за опоздание на работу можно было получить срок.

С началом войны вырыли щели возле домов, ввели светомаскировку. Не то чтобы немец с первого дня войны бомбил Котельнич, а просто в середине октября сорок первого караул у моста через Вятку обнаружил в небе неизвестный самолет, который пролетел и был таков. Думали, разведчик. Пока думали – он и улетел. Секретарь райкома доложил, как и положено, в Кировский обком. Еще раньше, в июне, постовой охраны того же моста увидел человека, который зарисовывал мост за пределами охранной зоны. Думали, шпион. Пока думали, пока докладывали по команде – он и скрылся. Искали даже с собаками – не помогло.

Начиная с июля сорок первого в городе стали размещать эвакуированных из северо-западных областей – Псковской, Новгородской и Ленинградской. Только детских учреждений в Котельнич эвакуировали восемнадцать. Население города росло не по дням, а по эшелонам. Уезжали на фронт мужчины, и приезжали дети, старики и женщины. Развернули четыре эвакогоспиталя на три с половиной тысячи коек и стали жить военной жизнью: работать без выходных, получать по карточкам хлеб, голодать, получать в столовой мучную подболтку – пять граммов муки на стакан кипятку, ремонтировать танки, шить гимнастерки, вскапывать клумбы и малопроезжие улицы под картошку, капусту и свеклу. Не хватало всего. Снятым кровельным железом с дровяных сараев крыли крышу эвакогоспиталя, открученные в жилых домах водопроводные краны устанавливали в дом, где разместилась эвакуированная психиатрическая лечебница, электропроводку из районной библиотеки, дома культуры, аптеки и пивного склада сняли и поставили в здания, занятые школами и общежитиями. К тем, у кого было больше трех квадратных метров жилой площади на человека, по решению горсовета могли подселять не обеспеченных жилплощадью граждан. Собирали грибы и ягоды для нужд Красной армии и валили лес. Норма – сто кубометров на человека. Отвезут тебя в тайгу на месяц, или два, или три – и ты его валишь94.

Со второй половины сорок четвертого года эвакуированные понемногу стали уезжать домой, и население Котельнича сократилось почти на треть – с тридцати двух до двадцати двух тысяч. В сорок девятом запустили небольшой маслозавод, а за ним и черепичный. Во всем остальном… Даже к шестидесятому году на каждого горожанина приходилось по четыре квадратных метра жилой площади. Нет, что-то, конечно, делалось. В пятьдесят втором директор одной из школ писал в газете «Ударник», что необходимо отобрать у улицы Ленина ее название и приискать ему, то есть названию, более приличную улицу. Уж больно та, что есть, нехороша – и коротка, и кончается тупиком, и проходит через мусорную свалку. Улица Кирова ничуть не лучше. Идет по оврагу, кривая и… тоже упирается в тупик.

В сорок восьмом и сорок девятом годах в Котельнич приехала еще одна палеонтологическая экспедиция. Руководил ею ученик Ивана Ефремова. Результаты были удивительными – одиннадцать полных скелетов пермских рептилий. К ученику приезжал в гости учитель. Именно там, в Котельниче, задумал он новую науку о закономерностях образования процессов захоронения ископаемых остатков организмов и назвал ее тафономией. Конечно, тут хорошо бы добавить, что там же, в Котельниче, задумал Иван Антонович романы «Туманность Андромеды», «Лезвие бритвы» и «Таис Афинская», но… чего не было, того не было. Правду говоря, и насчет тафономии есть сомнения, но… вернемся в послевоенный Котельнич, который в шестьдесят третьем году повысили в статусе – из города районного подчинения сделали городом областного.

В связи с этим уже через год заасфальтировали главную улицу – Советскую, замостили булыжником еще несколько улиц, высадили семь тысяч деревьев, кустарников и понастроили грандиозных планов по развитию города. Мечтали о строительстве завода тяжелого машиностроения с тремя тысячами рабочих и завода радиоэлектроники с четырьмя тысячами рабочих, мечтали о… Короче говоря, все вышло точно так же, как и с довоенными планами построить железную дорогу до Йошкар-Олы, новый вокзал и комбинат по переработке льна. Ну и ладно. Зато работали мебельная, трикотажная, швейная и кондитерские фабрики, маслосырзавод… Кстати, о маслосырзаводе. Он и сейчас работает. Правда, владельцы его находятся уже не в Котельниче, но колбасный сыр он делает прекрасный. Я не читал о том, что он хороший, и мне не рассказывали аборигены об этом – я просто его купил в магазине при заводе и попробовал. Сразу вспомнилось детство, длинная очередь в молочный отдел гастронома, ворох серой оберточной бумаги на весах, которой и вообще не жалели, но особенно не жалели тогда, когда с другой стороны прилавка стоял ребенок…

Из грандиозного удалась только постройка элеватора. Его начали строить на высоком берегу Вятки еще в пятьдесят третьем году. Думали, что по реке будут подплывать к элеватору баржи с зерном и по специально прорытому подземному тоннелю это зерно в вагонетках будут поднимать к элеватору, который отстоит от берега метров на сто. И построили. И элеватор, и тоннель, и даже, кажется, завезли вагонетки. Вот только потом оказалось, что никто зерно возить в Котельнич не собирается. Тем более на баржах. Тем более по сильно обмелевшей Вятке, на которой давно нет никакого судоходства. Теперь от заброшенного элеватора и особенно