– В любом случае для похода туда уже поздно, – заметила Беатрис. – К тому времени, как мы туда доберемся, уже стемнеет и рассмотреть что-либо толком не получится.

– Ну, тогда давайте сходим к этим развалинам завтра, – предложил Грей.

– Отличная мысль! – воскликнула Гвин. – Устроим экскурсию, возьмем с собой корзинку для пикника. Там и перекусим.

– Но, Гвин, а как же уроки? – спросила тетя Лидия.

– Если я хотя бы один день не проведу на улице, я сойду с ума, – заявила Гвин. – Мне нужно прогуляться, мама. У нас впереди несколько месяцев – достаточно времени для уроков. И ты прекрасно знаешь, как я люблю осматривать подобные объекты.

– Значит, решено, – объявила Беатрис. – Я зайду завтра за вами в десять утра, и мы пойдем к руинам.

– Мы зайдем за вами, – твердо сказал Джошуа. – Я могу отложить на день свои дела в Лестере.

Беатрис уставилась на него широко раскрытыми глазами, удивившись, что ему, похоже, это предложение пришлось по душе.

Затем Джошуа поклонился всем собравшимся:

– Но сейчас мы с Беатрис вас покинем, чтобы подготовить план «экскурсии».

Он говорил таким тоном, что Беатрис ему возразить просто не могла. Она попрощалась со всеми и ушла вместе с братом. Она молчала, пока они не отошли от дома на весьма приличное расстояние, и только тогда заговорила:

– Ты уверен, что хочешь провести завтрашний день у этих развалин?

– Почему бы и нет? – ответил Джошуа, не глядя на сестру – он смотрел только себе под ноги. – Ты уже несколько недель меня пилишь – сколько раз ты мне говорила, чтобы я проводил побольше времени с нашими родственниками?

– Да, но… это… Там же совсем рядом умер дядя Эрми.

Джошуа пожал плечами:

– А какое это имеет значение? Только не говори мне, что скучаешь по старому ублюдку.

– Нет, конечно нет.

Беатрис попыталась хоть что-нибудь понять по его выражению лица, но у нее ничего не получилось. И то, что Джошуа на нее не смотрел, может не значить вообще ничего. Она лучше других знала, как ему тяжело идти по тропинке, посыпанной гравием.

– Дядя Морис был гораздо лучше, чем дядя Эрми. А Шеридан милее их всех.

Ее брат в ответ только хмыкнул. Как и всегда, он больше молчал, чем говорил.

– На самом деле они все очень милые. Но я понимаю, что тебе не хочется быть втянутым в их компанию. Так что если ты предпочтешь не идти…

– Я понимаю, что ты пытаешься сделать, – проворчал Джошуа. – Ты хочешь провести еще один день со своим драгоценным Грейкуртом и не хочешь, чтобы я тебе в этом мешал. По твоему мнению, я там буду лишним.

– Что? Нет! – Беатрис и подумать не могла, что разговор примет такой оборот. И каким образом, ради всего святого, Джошуа догадался, что они с Греем… – Это чушь!

– Правда? Ты постоянно говоришь о его мнениях и заявлениях, может, даже не осознавая этого. Именно поэтому я сегодня и пришел, в первую очередь поэтому – чтобы самому посмотреть на вас двоих вместе. – Он пронзил ее взглядом. – И я услышал, что он говорил: если бы он хотел с тобой танцевать, то от него бы так просто отделаться не удалось. А ты после этого покраснела. Вы вдвоем… – Выражение лица Джошуа стало суровым. – Это меня беспокоит.

– Почему? – Беатрис опять покраснела, она буквально ощутила этот жар, приливающий к лицу. Неужели она теперь будет краснеть при каждой мысли о Грее? Она обогнала Джошуа и теперь первой шла по тропинке, чтобы он не видел ее лица. – Ты считаешь, что я не могу привлечь внимание такого мужчины?

Джошуа громко выдохнул – или он хотел сказать «Ох!»?

– Черт побери, Беатрис, дело не в привлекательности. Мужчины типа него и дяди Эрми пережевывают женщин, а потом выплевывают. Они используют женщин только для собственного удовольствия. А потом женятся на какой-то более подходящей им даме.

Каждое его слово отдавалось болью у нее в сердце.

– Ты думаешь, что я этого не знаю? – закричала она, с трудом сдерживая слезы. Беатрис развернулась, чтобы смотреть брату прямо в лицо, и он тоже был вынужден остановиться, потому что она преграждала ему путь. – Ты считаешь, что я совсем ничего не соображаю?

Вероятно, до него дошло, какая боль стоит за ее словами. Джошуа моргнул:

– Я не имел в виду… Я не говорил… – Он грязно выругался. – Я просто хочу тебя защитить. Отец не оставил тебе ни фартинга[15] на приданое, а как ты правильно заметила на днях, наши родственники в любой момент могут вышвырнуть нас вон из дома, в котором мы живем.

Беатрис поморщилась. За последнюю неделю эти страхи в какой-то степени уменьшились – стало очевидно, что тетя и Гвин о ней беспокоятся и хорошо относятся и от них не следует ожидать такого ужасного поступка. Даже казалось, что у Шеридана не хватит на это смелости.

– И это не упоминая дядю Эрми, который… – продолжал Джошуа, но замолчал.

И когда он внезапно замолчал, Беатрис почувствовала себя так, словно на нее налетел порыв холодного ветра.

– Что ты хотел сказать про дядю Эрми?

– Ничего. – Джошуа потер щеку. – Дело в том, что никто, включая меня, не дал тебе средств к существованию – таких, как ты заслуживаешь. Другие просто не дали, а я не могу. Но единственное, что я могу сделать, – это защитить тебя. И я собираюсь это делать, я сделаю все возможное, чтобы ты оставалась в безопасности.

Он никогда раньше даже близко не подходил к тому, чтобы признаться в содеянном. Такого разговора между ними еще не было. Беатрис сглотнула, пытаясь скрыть свой страх.

– Тебе не нужно меня защищать. Я сама способна это сделать.

Джошуа фыркнул:

– Да уж. В последний раз твоя стрельба оставляла желать много лучшего.

Это заявление застигло ее врасплох. Дядю Эрми не застрелили. Тогда почему Джошуа говорит о пистолетах? Или он говорит в общем и целом? Беатрис попыталась что-то понять по его выражению лица, но оно ничего не показывало.

– В любом случае я пойду завтра вместе с тобой, независимо от того, нравится тебе это или нет, – добавил брат.

– А твои дела в Лестере?

– Подождут. – Джошуа встретился с ней взглядом и тут же смягчился: – Для меня нет ничего важнее твоего будущего, утенок, хотя я знаю, что ты не всегда этому веришь.

Эти добрые слова показались ей горько-сладкими. И снова она задумалась, стоит ли говорить ему о своих страхах. Нужно ли задавать прямой вопрос? Она не смогла. Ведь брат только что сказал ей больше о своем отношении к ней и их родственникам, чем говорил на протяжении многих недель.