Гвин неспешно подошла к нему и покачала головой:

– О, бедняга Грей! Ты вынужден находиться в обществе женщин, которые судорожно не бросаются делать реверансы каждый раз, когда ты входишь в комнату.

– Будь осторожна, нахалка и бунтарка, – предупредил Грей. – Или я повергну в шок все общество, пригласив тебя на танец на балу.

– Да мне плевать, – махнула рукой Гвин. – Буду танцевать с братом, если хочу. Небольшой скандал еще никому не помешал.

У Беатрис сразу же испортилось настроение.

– Надеюсь, что ты права, – сказала она. – Потому что в моем случае для сплетников будет гораздо больше, чем один небольшой скандал, чтобы почесать языки.

– Конечно, я права, Беа. – Гвин взяла Беатрис под руку и повела к двери. – Покорим мы это высшее общество, предстанем девственницами-весталками. Сплетники обязательно будут шептаться за нашими спинами, но недолго. На нашей стороне три герцога – никто не посмеет распространять о нас скандальные новости. Никто не посмеет сказать, что не желает с нами знаться!

– Гвин права, мисс Вулф. Вы будете окружены герцогами.

– Двое из которых имеют не самую лучшую репутацию, Беа, – едко заметила Гвин. – Так что обещаю: никто не будет говорить о тебе. Они будут слишком увлечены сплетнями о Торне и Грее, даже несмотря на то, что в то же самое время будут выставлять своих дочерей на пути моих братьев.

– А к Шеридану разве дочерей не будут подталкивать? – спросил Грей.

Гвин рассмеялась.

– Обязательно будут. Но любые сплетни о нем – это только разговоры о его ангельском характере. Он же просто святой по сравнению с вами.

– Конечно, – произнес Грей с долей сарказма. Святой Шеридан. Его младшему брату это прозвище очень не понравится, хотя оно ему подходило.

– Так, и что там с собаками? – тем временем спрашивала Гвин у Беатрис, вместе с которой они направлялись к выходу из дома. Гвин продолжала держать Беатрис под руку.

Грей последовал за дамами, но не слышал ни слова из их болтовни. Он сомневался, что кто-то будет говорить об ангельском характере Шеридана, если он разоблачит заговор родственников, убивших его отца и дядю. После этого пойдут совсем другие слухи.

А цену придется заплатить Беатрис.

Эта мысль беспокоила Грея. Он не подумал о том, что случится с Беатрис, если ее брата обвинят в убийстве. Даже если она сама не участвовала в заговоре, ей никогда больше не удастся поднять голову в обществе. Сплетники припомнят старый скандал, связанный с гибелью ее отца на дуэли, затем будут говорить, что сынок оказался таким же буйным и пошел по папашиным стопам. И обязательно добавят какие-нибудь неприятные слова о хромоте майора. Закончив с Вулфом, перейдут к Беатрис – вымажут дегтем и обваляют в перьях за то, что является родственницей такого гнусного типа.

А если Вулф отправится в тюрьму? Беатрис станет еще более несчастной бедной родственницей, чем сейчас. Мать, конечно, попробует представить ее обществу и может стараться сколько хочет, но в конце концов о Беатрис все забудут. Она окажется в сельской местности Линкольншира, где ей придется вести жизнь старой девы, потому что ее брат оказался преступником. Никому не захочется связываться с женщиной, имеющей так печально прославившегося родственника.

Грей сожалел, что вообще впутался в это расследование. Он был почти уверен, что Вулф не убивал Мориса – мотива не было. А если майор убил Эрмитэджа, этого негодяя, который пытался использовать любую женщину, оказавшуюся рядом с ним… то это совсем другое дело. Грею не удалось встретить ни одного человека, который сожалел бы о кончине Эрмитэджа.

Самое меньшее, что мог сделать Грей для Беатрис после того, как нарушил спокойное течение ее жизни, – это убедить Шеридана прекратить это глупое расследование.

* * *

Беатрис спускалась по ступенькам вместе с Гвин, стараясь не обращать внимания на то, что Грей идет прямо за ними. Как он смеет говорить о том, что его мать пытается их свести? Она совершенно не интересует его как потенциальная жена, тем не менее он продолжает ее преследовать. Вероятно, этот негодяй желает заполучить ее в любовницы.

Ее внимание привлек лай собак внизу лестницы, и Беатрис успела заметить, каким взглядом Джошуа посмотрел на Гвин, спускавшуюся рядом с ней.

Беатрис постаралась скрыть свою радость. Она и подумать не могла, что Гвин заинтересует ее брата. Если что-то из этого получится, то Беатрис больше не потребуется так беспокоиться о брате. В конце концов, Гвин – очень милая женщина. Если кто-то и способен развеять меланхолию Джошуа, то только веселая леди Гвин.

А Гвин тем временем воскликнула от удовольствия и присела на корточки у ног Джошуа, чтобы погладить одного из фоксхаундов.

– О, какие милашки! Ваши щенки просто очаровательные! – Гвин подняла голову и улыбнулась Джошуа.

– Их едва ли можно назвать щенками, – процедил сквозь зубы Грей. – Это фоксхаунды.

Беатрис не знала, что так раздражает Грея, но казалось, что он недоволен своей сестрой с той самой минуты, как она спустилась по лестнице в прихожую, где они ее ждали.

– Я знаю, – ответила Гвин. – Я просто хотела сказать, что они очаровательные. – Затем она похлопала ресницами, глядя на Джошуа: – Я люблю собак.

– Насколько я помню, раньше ты их терпеть не могла, – вставил Грей.

Гвин встала и гневно уставилась на брата:

– Это было очень давно. Я не любила их до того, как ты уехал из дома… но только потому, что они приводили меня в ужас. А что ты хотел? Мне было шесть лет. А затем я выросла, и мама завела Клубка. И тогда мое мнение о собаках полностью изменилось.

– А какой породы был Клубок? – спросила Беатрис, стараясь перевести разговор на другую тему. Ей совсем не нравилась абсурдная гиперопека Грея.

Гвин повернулась к ней с теплой улыбкой, которая полностью изменила ее лицо:

– Это был милейший маленький мопс. Ты бы в него сразу же влюбилась, Беа. У меня просто разрывалось сердце, когда мы были вынуждены оставить его в Берлине, но он был уже очень старым и не перенес бы переезд. К счастью, мама говорит, что мы и в Лондоне сможем найти мопса. Попытаемся во время нашей следующей поездки туда.

– Давайте надеяться, что вы нового щенка не назовете Клубком, – пробормотал Джошуа.

– Поддерживаю эту идею, – вставил Грей.

Гвин рассмеялась.

– Вы, мужчины! На самом деле так нашего мопса назвала мама. Я хотела назвать его Лапушкой.

Мужчины застонали.

– Бедному псу, вероятно, хотелось заползти под стул от смущения каждый раз, когда он оказывался рядом с другими собаками, – заметил Грей, обращаясь к Джошуа. – Это ж надо было придумать – Клубок.

– А Лапушка? – фыркнул Джошуа. – Вы с таким же успехом могли повесить ему на шею кружевной воротничок. Кобеля следует называть мужским именем. Кличка должна звучать мужественно. Вот, например, эти двое – Меркурий и Зевс.