не интересовали. Отчасти потому, что я знал, как могут быть искажены факты. Из массива реальных событий для статей часто выдергивают что-то одно и создают из этого захватывающую, но однобокую историю.

Я вспоминаю случай, когда главной темой статьи стал предполагаемый антисемитизм заключенного, которого я осматривал. На самом деле, перед тем как применить оружие, этот ранее сдержанный человек переходил от одной безумной идеологии к другой. Конечно, журналисты не имели доступа ко всем фактам, показывающим, как за несколько месяцев до преступления изменилась его личность. Ослабление логических способностей и склонность к конспирологии сыграли решающую роль в объяснении его причастности к преступлению. Он увлекся экстремистскими разглагольствованиями в социальных сетях, и его привлекали сцены жестокости, это верно; но политические или религиозные принципы были второстепенны. Он не был человеком, который по природе был склонен к фанатизму или уязвимостью которого воспользовались вербовщики-расисты. Несомненно, к жестокому расизму могут привести и эти пути, но мой пациент выбрал не их.

Журналисты находятся в невыгодном положении не только потому, что не имеют доступа ко всем фактам. Они знают только историю, подкорректированную в ходе состязательного уголовного процесса. Присяжным представляют не беспристрастный доклад с фактами, чтобы они могли сами разобраться в произошедшем. Из показаний отобранных свидетелей выдергиваются отрывки, чтобы рассказать определенную историю: дело против обвиняемого. В равной степени задача защиты состоит не в том, чтобы рассказать суду наиболее вероятную версию событий, – напротив, защита всячески пытается подорвать доверие к версии обвинения. Ни одна из сторон не обязана объяснять поведение обвиняемого. То, как суду представляются доказательства, не помогает разобраться в преступлении. Журналистам нужно выявить из обрывочных фактов суть таким образом, чтобы она была понятна и притягивала внимание.

В поезде из Вены я читал отчеты по делу Фритцля, готовясь к встрече с доктором Кастнер. Ее попросили провести экспертизу Йозефа Фритцля. Как судебный психиатр, она рассчитывала, что найдет объяснение его действиям.

Когда меня вызывают для участия в судебном процессе, я знаю, что это касается серьезного преступления. Для своих целей я почти никогда не рассматриваю преступление как изолированный инцидент. Руководства по психиатрии рекомендуют присваивать высокую группу риска пациентам, имеющим длинный список правонарушений и совершившим правонарушения разного типа, например поджог и мошенничество, а также насильственные преступления. Изучение предыдущих правонарушений также имеет смысл. Вместе с пациентом я заглядываю в его прошлое в поисках связанных с нынешним преступлением событий. Сравнивая эти события, я могу увидеть общие объяснения. Это также помогает мне разобраться, как эти события связаны между собой и как они привели к серьезному преступлению.

Доктор Кастнер рассказала, что в восемнадцатилетнем возрасте у Фритцля появилась привычка: он начал мастурбировать, следуя за женщинами в парке. Эксгибиционистское расстройство подразумевает обнажение половых органов перед лицом, не дававшим на это согласия и ничего не подозревающим. Действия Фритцля были иными. Он не выставлял себя напоказ перед женщинами – он не хотел, чтобы они его заметили. Вспоминая свои встречи с Фритцлем, доктор Кастнер сказала, что для него было важно «знать, что я делаю то, о чем не знают они. Если б они только знали!». Из его рассказа она сделала вывод: то, к чему он стремился, было, «несомненно, своего рода властью». Исследования людей, совершивших сексуальные преступления, подтверждали, что их часто мотивировало не только желание добиться доминирования, но и предвкушение сексуального оргазма.

Все изменила случайность. Одна женщина обернулась и увидела, что он делает. Тогда она погналась за ним, размахивая зонтиком. Фритцль понял, что нужно найти другой способ одновременно получать сексуальное удовлетворение и власть над ничего не подозревающей женщиной. По дороге с работы он стал подслушивать у открытых окон. Он выяснил, где находятся окна спальни и когда пары чаще всего занимаются сексом. Останавливаясь под этими окнами, он мастурбировал, подслушивая интимные разговоры жильцов. И неизбежно пользовался возможностью заглянуть внутрь. По словам доктора Кастнер, при этом у него возникало «чувство, что они не знают, а я знаю».

Именно в этот период произошли тревожные изменения в характере его правонарушений. Узнавая все больше о жильцах некоторых домов, он выяснил, когда мужей не бывает дома. Фритцль принадлежал к меньшинству сексуальных преступников, которые от бесконтактных преступлений переходят к контактным. Когда ему было около тридцати лет, его арестовали за изнасилование с применением ножа. Доктор Кастнер подозревает, что он не раз проникал в дома и насиловал живущих там женщин.

Тюремное заключение заставило Фритцля еще раз пересмотреть свой образ действий. Эта переоценка не была вызвана раскаянием в том, что он сделал со своими жертвами, или попыткой подавить в себе опасные желания. Он хотел и насиловать, и вести нормальную жизнь. К этому времени он женился. Жена исправно навещала его в тюрьме, и, по ее словам, он никогда не говорил о причинах своего пребывания там. Возможно, под доминирующим влиянием мужа она просто не осмеливалась задавать ему подобные вопросы. Какова бы ни была причина, это молчаливое соучастие сгладило противоречия между двумя его жизнями: одна соответствовала общепринятым стремлениям к браку, детям, отпуску с семьей и успешному бизнесу, а в другой он создал возможность беспрепятственно насиловать.

Фритцль решил держать жертву в плену и получать от нее удовольствие. Посадив дочь в подвал, он заставил ее написать письмо о том, что она уехала к подруге и ее не нужно искать. За двадцать четыре года заключения Элизабет родила ему семерых детей. Троих держали в подвале, троих он привел в дом – их появление объяснялось записками от якобы отсутствующей матери с просьбой присмотреть за малютками. Седьмой ребенок умер вскоре после рождения, и Фритцль избавился от тела.

То, каким образом стало известно о преступлениях Фритцля, многое говорит о природе его отклонений. Одна из его дочерей, родившихся в подвале, Керстин, которой сейчас девятнадцать лет, серьезно заболела. Фритцль согласился отвезти ее в больницу и вместе с Элизабет вынес Керстин наверх. Проведя почти два с половиной десятилетия под землей, Элизабет лишь на мгновение оказалась вне подвала, а потом ей пришлось вернуться к другим детям.

Керстин на скорой отвезли в больницу. Персонал больницы с подозрением отнесся к объяснениям Фритцля и к записке, которую, по его словам, написала мать девочки, и вызвал полицию. Через неделю после того, как Керстин доставили в больницу, Фритцль согласился отвезти Элизабет к дочери. Полиция арестовала и Фритцля, и Элизабет. Только после заверений полиции, что Элизабет больше не увидит отца, она рассказала о том, как жила последние двадцать четыре года. Фритцля обвинили в изнасиловании, инцесте, похищении людей, противоправном лишении их свободы и порабощении, а также в убийстве младенца. Позже он признал вину и был приговорен к пожизненному заключению.

Доктор Кастнер задалась вопросом, почему Фритцль не придумал другого решения проблемы с Керстин. «Ему было бы гораздо проще закрыть дверь. Он мог бы закрыть ту дверь в подвал и больше не возвращаться, и никто ни о чем не узнал бы. Когда живущая в подвале дочь заболела, он мог бы выйти, закрыть дверь – и все». Доктор Кастнер считает, что это свидетельствует о наличии некоего морального компаса, пусть и сильно искаженного. «Насколько я поняла, для Фритцля убийство было чертой, которую он не мог пересечь». Я считаю эту интерпретацию весьма правдоподобной. По крайней мере, можно предположить, что смерть жертв не входила в его сексуальные фантазии.

Сильное желание доминировать над жертвами своих сексуальных агрессивных побуждений, похоже, главный элемент, объясняющий преступления Фритцля. Достаточно ли этого для понимания, почему в конце концов он поступил подобным образом с собственной дочерью?

Рассказ доктора Кастнер о Фритцле включал ее размышления, которые обычно не фигурируют в стандартном психиатрическом заключении. Она начала с наблюдений о том, какие чувства он у нее вызывал. Они не относились к оценке его преступления. Она говорила о более непосредственных аспектах своего взаимодействия с Фритцлем. В их отношениях было нечто интересное для нее. По ее оценке, она провела с ним тридцать восемь часов – я позавидовал времени, отведенному на экспертизу; в Англии мне повезет, если я получу возможность встретиться с обвиняемым по уголовному делу более двух раз.

И если характер тем, обсуждавшихся во время встречи доктора Кастнер с Фритцлем, был экстраординарным, то его личность – нет. По словам доктора Кастнер, он «выглядел поразительно обычным». Он без проблем вспоминал подробности. «Он четко понимал, из чего состояла его жизнь». Что поразило доктора Кастнер, так это стиль изложения. «Откровенно говоря, он был чрезвычайно скучным. Чрезвычайно скучный человек». По словам доктора Кастнер, Фритцль словно читал записи в телефонном справочнике. Эффект был настолько сильным,