– Да, я еду в Бомбей. Я напишу письмо сейчас же, если вы не возражаете.

– Переспи-ка ночь, держа в уме свою мысль – это наилучший план действий, – да напиши завтра. Между тем подойди вот к этому окну да понаблюдай за моим Человеческим Спектаклем. Сегодня вечером я отправляюсь поужинать и переоденусь прямо здесь, достав вещи из чемодана. Я вожу их с собою таким вот образом, чтобы избавить себя от беспокойства возвращаться домой в Ричмонд, а потом ехать куда-то снова.

Засим Найт прошел на середину комнаты и открыл чемодан, а Стефан придвинулся ближе к окну. Полоса солнечного света прокралась вперед, отошла бочком, осторожно отодвинулась и исчезла; зоофиты погрузились в сон: сумерки заполнили комнату. И тогда снопы другого света ударили в окно.

– Взгляни-ка! – сказал Найт. – Где еще в Англии найдется спектакль, равный этому? Я сижу здесь да наблюдаю за ними каждую ночь, прежде чем отправлюсь домой. Открой форточку потихоньку.

Это окно выходило в переулок, который кончался глухой стеной, и здесь тротуары делали петлю, далее ведя под арку, а окно комнаты Найта на заднем фасаде гостиницы располагалось под таким углом, что из него открывался вид на весь переулок от начала до конца. Людские толпы, в коих большинство составляли женщины, вздымались, как волны морские, шумели и ходили туда-сюда. Газовые фонари на прилавках мясников сияли, озаряя куски мяса, заляпанные оранжевыми и ярко-алыми пятнами, словно то было буйство красок на поздних полотнах Тернера, а журчание и лепет многих голосов, кои обладали разными тембрами и звучали на все лады, в этом первобытном лесу человеческих тел выступали зерцалом человеческих нравов в той же мере, в какой пошедшее рябью отражение в ручье напоминает живой лес.

Прошло почти десять минут. Затем Найт тоже подошел к окну.

– Ну что ж, теперь я вызываю кеб да исчезаю, направляясь на Беркли-сквер, – сказал он, застегивая жилет и отпихивая свой утренний костюм в угол.

Стефан поднялся, чтобы уходить.

– Какой ворох литературы! – заметил молодой человек, окидывая прощальным тоскующим взглядом всю комнату, как будто остаться здесь навсегда было бы великим удовольствием его жизни, при этом чувствуя, что он почти пересидел то время, кое ему обыкновенно дозволяли здесь проводить. Его глаза остановились на кресле, заваленном газетами, журналами да несколькими яркими новыми книгами в зеленых и красных обложках.

– Да, – сказал Найт и тоже на них взглянул и не смог сдержать усталого вздоха. – Полагаю, что вскоре о нескольких из них придется что-то да написать. Стефан, ты же знаешь, что, если хочешь здесь задержаться, тебе нет нужды торопиться еще несколько минут: я ведь все еще не готов. Посмотри-ка внимательно на эти книги, пока я накину пальто, и потом мы с тобой немного пройдемся по улице вместе.

Стефан присел рядом с креслом и начал перебирать книги как попало. Среди прочего он нашел небольшой однотомный роман, на обложке которого стояло «ПРИ ДВОРЕ ЗАМКА КЕЛЛИЙОН», автор – Эрнест Филд.

– Вы собираетесь писать отзыв на это? – спросил Стефан с нарочитой беззаботностью и поднял вверх плод словоизвержений Эльфриды.

– На что? Ох, это! Я могу написать, хотя сейчас я не так много занимаюсь рецензиями на легкое чтиво. Однако эта книга вполне стоит рецензии.

– Что вы имеете в виду?

Найт терпеть не мог, когда у него спрашивали, что он имеет в виду.

– Имею в виду! Я то имею в виду, что большинство публикуемых книг ни достаточно хороши, ни достаточно плохи, чтобы вызвать критику, а эта книга ее провоцирует.

– Потому, что она хороша или потому, что плоха? – спросил Стефан с некоторым беспокойством за бедняжку Эльфриду.

– Потому что плоха. Кажется, это написала какая-то девочка-подросток.

Стефан больше не проронил ни слова. Он не имел ни малейшего желания говорить об Эльфриде напрямик после того, как, к несчастью, проболтался о том, что она связала себя с ним; и, что уж говорить о том, что Найтова жестокая, почти упрямая и самодовольная честность критицизма была неуязвима для тех скромных познаний, какими обладал такой молодой друг, как Стефан.

Теперь Найт был готов. Выключив газовый свет и захлопнув обе двери, они спустились вниз и вышли на улицу.

Теперь нам нужно осознать, что пронеслось три четверти года. Вместо осеннего пейзажа, на фоне которого протекали прежние сцены, мы перенеслись в последнее цветение лета следующего года.

Стефан в Индии, трудится не покладая рук в бомбейской конторе архитектора; и выезжает иногда в индийскую провинцию в командировки да удивляется, отчего те англичане, кто пробыл здесь гораздо дольше, чем он, так много жалуются на климат, который-де плохо повлиял на их здоровье. Никогда еще молодой человек не начинал так блестяще, как, казалось, начал Стефан. Его приезд в Индию совпал с тем самым расцветом благополучия, что воссиял над Бомбеем несколько лет назад. Принимать участие в строительстве зданий и машиностроении – таков был общий порыв. С каждым новым успешным днем домыслы все росли, и единственной неприятной мыслью была мысль о том, что может наступить коллапс.

Эльфрида никогда не рассказывала отцу о своей эскападе, о том, что провела двадцать четыре часа вне дома и вместе со Стефаном, и, насколько ей было известно, эта весть так никогда и не достигла его ушей. Этот эпизод на некоторое время стал тайным беспокойством и горем девушки, а отъезд Стефана был еще одним обстоятельством, что растравляло ее печаль. Но Эльфрида обладала особым умением избавляться от печалей, стоило лишь календарю отмерить положенный приличиями срок. В то время как натура медлительная впитывала бы в себя несчастье мало-помалу, она переживала разом всю агонию, выпивала чашу горя одним глотком и снова сияла, как майское солнышко. Она могла отбросить печаль и заменить ее надеждой с той же легкостью, с какой ящерица отбрасывает свой больной хвост.

И в то время у нее появилось два великолепных развлечения. Одно из них было опубликование романа и поиск отзывов в газетах, кои, несмотря на то что они были многозначительно коротки, служили к тому, чтобы отвлекать ее и занимать собою все мысли. Второе был переезд из пасторского домика в более просторный старый особняк, принадлежащий миссис Суонкорт, который возвышался над деревней. Мистеру Суонкорту сперва была не слишком-то по душе идея переезжать жить к жене, но очевидные выгоды приобщенья к благородному сословию убедили его сменить место жительства. Таким образом, то был радикальный «переезд» – обе леди отбыли в Торки, дожидаясь, пока все будет готово, а священник всем распоряжался.

Общение с миссис Суонкорт изрядно расширило представления Эльфриды об аристократизме, и она стала понемногу прощать своего отца за его политический брак. Натурально, если говорить в мирском смысле, никогда еще красивое лицо не приносило мужчине большей выгоды.