По прибытии на место Марий миновал приграничный город Аквы Секстиевы, главную римскую базу, двинулся дальше на запад и построил на Роне, вероятно в районе нынешнего Арля, укрепленный лагерь. Если кимвры решат вернуться из Испании вдоль южного побережья или же спустятся по долине Роны, другого пути, кроме как мимо армии Мария, у них попросту не будет. Устроившись на новом месте, Марий приступил к подготовке легионов, расширив программу, реализацию которой за год до этого начал Рутилий. И хотя эта подготовка была объявлена срочной, возвращения кимвров пришлось ждать целых два года. Но даже с учетом этой передышки республика не могла насладиться мгновениями мира: хотя на северных границах царил покой, в Сицилии вспыхнуло новое кровопролитное восстание рабов.

После того, как в 130 г. до н. э. на Сицилии разразился крупный мятеж рабов, прошло тридцать лет. Когда армии «царя Антиоха» наконец были разгромлены, сенат, стараясь смягчить самые жестокие злоупотребления в отношении рабов, провел ряд реформ. Но с течением лет воспоминания о Первом восстании рабов постепенно сглаживались из памяти, и большинство римлян, владевших этой дармовой рабочей силой, постепенно вернулись к своим старым, бесчеловечным привычкам. Однако следующее восстание стало не просто реакцией на жестокое обращение; помимо прочего, в его основу легло невыполненное обещание, которое дал тот же самый Марий.

Укомплектовав свою новую армию, консул обратился к чужеземным союзникам. Но царь Никомед III из соседней Вифинии, дружественной Риму, ответил, что не может выполнить взятые на себя обязательства, сославшись на то, что сборщики податей из числа публиканов арестовывают его подданных и продают их в рабство. Аналогичные жалобы поступали и с других итальянских территорий, расположенных ближе к Риму. Купившие право собирать подати публиканы явно хватали и порабощали всех, кто не мог заплатить положенную сумму. А поскольку подобная практика подрывала способность Рима набирать легионы, сенат принял постановление, впредь запрещавшее обращать в рабство в римских провинциях граждан любых народов-союзников как в Италии, так и за ее пределами. Затем последовало еще одно решение, предписывавшее немедленно освободить всех мужчин, женщин и детей, подпадавших под эту категорию и порабощенных раньше. По иронии судьбы, именно это второе постановление и стало движущей силой второго крупного восстания рабов в римской истории.

С целью обеспечить выполнение этого решения на Сицилии, в 104 г. до н. э. претор Публий Лициний Нерва учредил трибунал, чтобы изучить списки, включавшие в себя сотни тысяч рабов, и определить, кого следовало отпустить. За первую неделю он смог выявить и освободить восемьсот рабов. Но поскольку на кону стояли огромные прибыли, против Нервы выступила коалиция сицилийских землевладельцев, потребовав его закрыть трибунал. Взятками и угрозами они убедили Нерву не давать хода прошениям об освобождении, с которыми рабы будут обращаться в будущем.

Но к этому моменту слухи об освобождении уже зажили своей собственной жизнью. Теперь каждый раб считал почту своим билетом на свободу. Когда трибунал, освободив всего восемьсот человек, прекратил свою работу, рабы по всему острову взъярились от гнева. На юго-западном побережье вспыхнуло вооруженное восстание, и несколько сот рабов заняли гору Каприан. За неделю силы повстанцев увеличились до двух тысяч человек. Усмирять их послали наспех собранное сицилийское ополчение, но при первых же признаках близкого сражения его члены побросали оружие и бросились наутек. Когда весть об этой победе разлетелась по округе, численность армии рабов в мгновение ока выросла до двадцати тысяч человек.

После мятежа, послужившего толчком, Второе восстание рабов стало развиваться по тому же сценарию, что и Первое. По сути, они настолько похожи друг на друга, что некоторые ученые даже полагают, что античные историки, желая заполнить недостающие пробелы, попросту выполнили с деталями второго восстания столь знакомую для пользователей компьютеров процедуру «скопировать-вставить». В итоге и в этот раз пророк из сирийских рабов собрал мятежников и объявил себя царем – хотя звали его уже не Антиохом, а Трифоном. Потом – как и за тридцать лет до этого – на другом конце острова вспыхнуло второе восстание под предводительством киликийца Афиниона. Сицилийцы опять воспылали надеждой, что армии врагов перебьют друг друга, и опять пали духом, когда те объединились. Но как бы ни походили детали, Второе восстание рабов отнюдь не было вымыслом, а представляло собой вполне реальный мятеж, опустошавший Сицилию в последующие три года.

Тем временем римские популяры, демонстрируя свою силу, постоянно обрушивали на сенат огонь критики и во второй раз избрали Мария консулом. На деле, кроме его переизбрания, выборы 105 г. до н. э. принесли еще один беспрецедентный результат. Вторым консулом стал Гай Флавий Фимбрия – еще один «новый человек». Никогда еще в истории Рима двое novus homo не делили между собой высший государственный пост.

Популяры обеспечили избрание своих членов и на должности магистратов пониже. Хотя свидетельств тому не так много, 105 г. до н. э. наверняка стал годом избрания претором Гая Меммия – пылкого трибуна в 111 г. до н. э. и главного представителя обвинения в комиссии Мамилиана в 109 г. до н. э. Трибунами были избраны враги оптиматов, такие как Луций Кассий Лонгин[167] и Гней Домиций Агенобарб, очень скоро воспользовавшиеся своим положением, чтобы выместить как личные, так и политические обиды. В этом же году свой первый шаг по cursus honorum сделал еще один амбициозный novus homo. На должность квестора был избран Луций Аппулей Сатурнин, более радикально настроенный и не столь щепетильный, как Гракхи, которому совсем скоро предстояло оказаться в самой гуще политического движения, чуть не обрушившего весь старый сенатский порядок.

Так что пока Марий готовился обороняться от кимвров, эта когорта популяров повела наступление на сенат. Их первой целью наверняка был Цепион, к которому никто больше не питал ничего, кроме презрения. После поражения при Араузионе Народное собрание уже сместило его с консульского поста, а теперь еще и трибун Лонгин провел закон, изгонявший из рядов сената каждого, кого комиций лишил верховной власти. Когда Цепиона вышибли из сената, ему пришлось держать ответ за пропавшее толозское золото. Но к огорчению популяров, на последовавшем вскоре судебном процессе в жюри присяжных оказалось полно сенаторов и Цепиона признали невиновным в краже сокровищ. Его оправдание только подлило масла в огонь ярости популяров.

Затем трибун Агенобарб решил свести личные счеты со Скавром, который, по его мнению, помешал ему стать жрецом. Инициировав против него судебный процесс по пустяковым обвинениям, Агенобарб провел закон, обязывавший избирать коллегию жрецов народным голосованием. Если раньше вакансии служителей культа богов распределялись верхушкой священнослужителей, что позволяло знатным оптиматам считать их своей собственной вотчиной, то теперь жрецов полагалось определять народным голосованием. Случай Агенобарба показывает, насколько трудно на позднем этапе существования республики отделить личные мотивы от политических. После этого Агенобарб, вероятно из личной неприязни, протащил законопроект, укреплявший власть Народного собрания и ослаблявший знать.