Хотя такие как Марий и использовали популистскую риторику для придания ускорения своему политическому росту, сам он, помимо этого, страстно желал, чтобы его приняла знать, признав его ровней. Сатурнина же, в свою очередь, можно было бы отнести к категории «бомбистов» или «возмутителей порядка». Когда вспыхивает народная революция, очень часто бывает так, что двери в них открывают одни, а входят в них совсем другие. Все политики, годом ранее выдвигавшие программы популяров, такие как Агенобарб, Лонгин и Филипп, принадлежали к древним аристократическим родам, которые, подобно Марию, усматривали в популистской риторике свой путь во власть. Что же касается Сатурнина, то он, похоже, действительно попросту хотел до основания разрушить весь мир.

Став трибуном, Сатурнин объединился с другим популяром, Гаем Норбаном, дабы вновь отдать презренного Цепиона под суд. Двое их коллег, отстаивавших интересы оптиматов, попытались ветировать этот судебный процесс, но поскольку соблюдение mos maiorum опустилось до опасно низкого уровня, Норбан спровоцировал потасовку, в ходе которой соперников чисто физически вытолкали из Народного собрания. Цепиона надлежащим образом осудили, признали виновным и приговорили к изгнанию. В который раз последнее слово в римской политике осталось за насилием.

Но одним Цепионом Сатурнин не ограничился. Свое внимание трибун переключил на злополучного Маллия. До этого Маллий считался великомучеником популяров, «новым человеком», которого предал надменный патриций. Но оружие, оказавшееся теперь в руках у Сатурнина, карало без разбора, поэтому Маллия отдали под суд, признали виновным и сослали.

После вынесения этих обвинительных приговоров Сатурнин провел закон о создании на постоянной основе суда для разбора случаев maiestatis – преступлений, нанесших ущерб престижу государства. Благодаря этому законодательному акту, специальные трибуналы по коррупции превратились в неизменный элемент общественной жизни. Любой аристократ, совершивший хоть один неверный шаг, теперь мог предстать перед новым судом и по самому малейшему поводу подвергнуться преследованию со стороны жюри эквитов. Эта новая инстанция хоть и не представляла собой Революционный трибунал, которого так боялись во времена Французской революции, но все же во многом его напоминала.

Обзаведясь средствами для уничтожения врага, Сатурнин приступил к укреплению собственной опоры народной поддержки и в качестве ее основы определил ветеранов Нумидийской войны. Многие из тех, кто служил в Нумидии, теперь вновь поселились в окрестностях Рима и представляли собой политическую силу, которая только и ждала, чтобы ее кто-то организовал. Сатурнин стал обрабатывать этих ветеранов, обнародовав свои планы представить законопроект, предусматривающий выделение земель в Северной Африке всем, кто сражался против Югурты. Но в отличие от наделов Гракха, участки, предлагаемые Сатурнином, предполагалось выдавать в качестве бонуса после выхода в отставку. Эту землю ветеран мог использовать по своему усмотрению – либо оставить себе, либо продать. Когда трибун представил на рассмотрение эту схему выделения ветеранам земли, она была новшеством, но тем самым он создал прецедент, в будущем дающий легионерам надежду на получение надела после увольнения с воинской службы.

В то же время законодательная инициатива Сатурнина по выделению ветеранам земли в равной степени преследовала цель снискать расположение Мария и создать армию своих политических сторонников. К концу своего второго подряд консульского срока Марий обладал огромным влиянием, которым Сатурнин очень хотел воспользоваться. Он рассчитал, что Марий благосклонно воспримет программу, позволяющую улучшить материальное положение нумидийских ветеранов. Но кроме заботы о его солдатах, Сатурнин стал режиссером взаимовыгодного политического представления на форуме. Марию хотелось опять избраться консулом, но поскольку он и так уже пребывал в этой должности второй срок подряд, еще одна кампания могла показаться всем высокомерной и тщеславной. Поэтому незадолго до выборов 102 г. до н. э. он возвратился в Рим и заявил, что не проявляет интереса к переизбранию его на этот пост и что народ должен назначить вместо него другого человека. И тут, в самый что ни на есть подходящий момент, Сатурнин обвинил Мария в предательстве, заявив, что тот собрался оставить граждан Рима без защиты, и мобилизовал свою аудиторию адресовать Марию требование в третий раз избраться консулом. В январе 102 г. до н. э. тот выиграл выборы – в четвертый раз в целом и в третий подряд, что раньше не имело в Риме прецедентов.

Пока происходили все эти события, на Сицилии продолжало бушевать восстание рабов. В то время как его движущим мотивом, по иронии судьбы, стала настоятельная необходимость набрать армию для похода в Галлию, теперь властям пришлось перебрасывать легионеров для подавления мятежа. В 103 г. до н. э. сенат, критикуемый со всех сторон и столкнувшийся с массой трудностей, повелел претору Луцию Лицинию Лукуллу собрать как можно больше людей и отправиться на Сицилию. Лукулл, само собой разумеется, без особого труда мобилизовал многих жителей южных территорий, опасавшихся, что восстание перекинется на материк, добавил к ним сицилийцев, которым не оставалось ничего другого, кроме как драться, и в общей сложности сколотил войско примерно из семнадцати тысяч человек. Напуганные приближением этой армии – на этот раз самой что ни на есть настоящей – царь Трифон и Афинион выступили в поход, дабы дать Лукуллу бой, надеясь одолеть его своим численным превосходством. Но их двойного перевеса оказалось недостаточно. В последовавшей схватке рабы дрогнули и бежали, оставив на поле боя, как сообщается, двадцать тысяч человек убитыми.

Но несмотря на эту победу, Лукулл не предпринял никаких согласованных усилий, чтобы ее закрепить. И лишь спустя девять дней повел наконец свою армию на укрепленную столицу рабов Триокалу. Сначала он попытался взять город, но когда это оказалось делом непростым, претор отступил обратно к Сиракузам. В Риме непонятное поведение Лукулла вызвало скандал, его осудили как человека, который «либо от бездеятельности и лености, либо за взятку, не выполнил ничего, что ему надлежало сделать»[172]. Вместо того, чтобы подавить восстание, Лукулл обеспечил ему дальнейшее развитие. В итоге в начале 102 г. до н. э. сенат отправил ему на замену другого человека, поручив ему возглавить военную кампанию.

Потеряв бразды правления и почувствовав после этого себя оскорбленным, Лукулл выступил перед своим войском с шокирующим заявлением. Он сказал, что свой долг перед сенатом и народом Рима солдаты выполнили и теперь могут быть свободны. В дополнение к демобилизации семнадцати тысяч человек, пришедших вместе с ним, он также «сжег все частоколы и уничтожил оборонительные укрепления, дабы лишить преемника любых средств, пригодных для ведения войны. Ввиду выдвинутых против него обвинений в затягивании войны, он полагал, что сможет избежать наказания, если новый командующий будет унижен и потерпит поражение»[173]. Поскольку он не оставил присланному вместо него человеку ни армии, ни фортификационных сооружений, неудивительно, что по возвращении в Рим против него официально выдвинули обвинения, осудили и отправили в изгнание.