– И часто ты вот так ездишь, Синеглазка? – шипит мне в ухо оказавшийся притиснутым ко мне Виктор, и я чуть ежусь от его горячего дыхания у чувствительной кожи.

– Ну… Пока жила с семьей, то раз в неделю точно приходилось. На городской рынок или еще куда. А что?

– Мне это не нравится, – оглядывая немолодых, крепких мужчин, заявляет он, и я удивленно приподнимаю брови.

Не нравится? А ему-то что? Мне самой не очень-то приятно было ловить на себе порой сальные взгляды в этой телеге, но выбора не было. Поэтому ездила, стараясь не открывать голых ног, и вообще смотреть исключительно на виды вокруг.

– Другого транспорта нет, – пожимаю плечами, потому что не знаю, что на это ответить, и рука оборотня вдруг ложится на мое плечо, покрепче (хотя куда уж?!) притискивая меня к себе.

Тут же я замечаю, как несколько мужчин отвернулись, явно утратив всякий интерес к моей персоне. М-да, пусть Вик всего лишь первокурсник – ширина плеч и рост у него отнюдь не юношеские, да и взгляд он посылает такой, что лишний раз подходить не хочется.

Мне неожиданно приятен такой жест защиты, словно я – только его, и даже смотреть другим запрещается. По-хорошему, следует бы убрать его руку, но в этой адской тесноте не все ли равно? Поэтому я лишь прикрываю глаза – и улыбаюсь про себя всю оставшуюся поездку, наслаждаясь окутавшим меня лесным ароматом.

– Приехали, – тормозит кучер на нужной мне улице, и мы выпрыгиваем, замирая на оживленной улице.

– Вон мой дом, – киваю на вполне обычный небольшой домик, и глубоко дышу, набираясь смелости. – Сразу предупреждаю, там обычно многолюдно и шумно. У родителей нет своих детей, зато приемных целая куча.

– Твои родители, должно быть, очень добрые люди, – говорит Митр, пока мы идем к дому, – брать на себя такую ответственность, дарить детям дом…

– Да. Милейшие люди, – киваю, нажимая на дверной звонок, и уже отсюда слышу, как за дверью кто-то ревет, – черт, кажется, разбудила кого-то…

Дверь распахивается, и на пороге застывает мать, как всегда растрепанная, с «гулькой» на голове и в старом, потрепанном домашнем костюме.

– Ого! – вместо приветствия произносит она, и я киваю, морщась от плача внутри дома, – Ориен, укачай младшего! Опять разбудили, покоя нет никакого…

Я гляжу на проскочившую мимо сестру, что удивленно глядит на меня и парней, наспех машет рукой, и уносится на плач. А маман придирчиво оглядывает меня с компанией – и тут же начинает причитать:

– Санти, Санти, приехала наконец… А мы тут без помощи, вообще-то, еле справляемся, пока ты учиться вздумала! Посмотри на нее, вырастили, выкормили, а она о родителях и не вспоминает! А ну как нам есть нечего, ты об этом подумала?!

Я снова морщусь, хотя и ожидала чего-то подобного. Всю жизнь так – думай о семье, о долге, что растет перед ними… И совершенно не смей заботиться о своей дальнейшей судьбе, не для того мы тебя кормили!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Привет, мам, – последнее слово, как всегда, колет на губах, но миссис Майр всегда требовала, чтобы дети обращались к ней только так, – как дела?

– Было б лучше, брось ты свою учебу, и работай, как все! – фыркает женщина, и опирается на дверной косяк, и не думая приглашать всех войти, – или ты, наконец, одумалась, и решила вернуться? Что ж, тогда проходи, только этих сперва представь – и кормить я лишние рты не буду…

– Мы ненадолго! – тут же перебиваю, и пихаю в бок Виктора, который уже открыл рот, – и есть не будем, не переживай об этом. Я хотела лишь забрать свои документы, что тебе выдали в приюте. Они нужны мне… М-м-м… В академии.

Мать расстроенно окидывает меня взглядом, но лишь кивает, захлопывая перед носом двери. Через минуту появляется снова – и протягивает потрепанную папку, пожимая плечами.

– Здесь все, что ты не забрала в прошлый раз. На самом деле, ничего такого – просто пару бумаг о том, как ты попала в приют, и кто тогда был на смене. Тебе оно правда нужно?

– Очень, – с трепетом забираю папку, и передаю ее старшему Съеру, – парни. Оставьте нас ненадолго, ладно? Я сейчас подойду…

Димитр кивает, и утаскивает за собой хмурого, как сто чертей, Виктора. Я со вздохом поворачиваюсь к скрестившей на груди руки маме – и вытаскиваю небольшой мешочек.

– Вот, – протягиваю ей, и по звону монет ее лицо тут же разглаживается, – тут немного, но мне удалось скопить кое-что с выплат от академии нуждающимся.

– Если бы ты не училась, а работала…

– Я знаю, мам. Но я буду учиться, что бы ты не говорила. Это единственное, что я хочу делать, но спасибо вам за то, что вы столько лет обо мне заботились.

– Ладно, – мама прячет мешочек, и кивает, протягивая руки, – приезжай еще.

Мы обнимаемся, хотя объятием это можно назвать с трудом. Просто два человека, которые связаны какими-то обязательствами друг перед другом, и теперь пытающиеся эти обязательства выполнить. Неловкость настолько сильная, что мы даже не прижимаемся друг к другу – просто на мгновение соприкасаемся, и тут же назад, где я уже машу рукой на прощание.

Дверь за мной тут же закрывается, и я, тяжело дыша, подхожу к Съерам. Те вовсю шерстят папку – и замечают меня, когда я уже совсем рядом.

– Что-то интересное?

– Не особо. Тут говорится, что ты просто была подкинута на крыльцо в коробке с одеялом. Тебя нашла миссис Бермот – вот ее-то нам и надо найти, будем надеется, что она еще работает в том приюте.

– Что ж, тогда не будем терять времени? Выдвигаемся…

Я уже поворачиваюсь, когда меня хватают за плечи, и осторожно разворачивают к себе. Виктор нависает, заглядывая в глаза – и я вижу какое-то затаенное беспокойство в сером взгляде.

– Тебя обижали в той семье? – спрашивает он так, словно это лично его задевает и волнует.

– С чего ты так подумал?

– Да ладно, Санти, они не похожи на любящих опекунов!

Я вздыхаю, убирая с плеч его руки, но все же решая рассказать, чтобы больше не поднимать эту тему.

– Они нас не били, – говорю тихо, но оба брата слышат, и не перебивают, – мы не голодали, и, в общем-то, особо никогда ни в чем не нуждались. Обычная небогатая семья, где много детей, просто родившихся не от этих взрослых… Майеры не плохие люди. Но они искренне верят, что забирая ребенка из приюта, обеспечивают себе тем самым старость – и этот ребенок до конца дней им должен за семью, что они ему подарили. Я в свое время решила, что достойна большего – за это меня там не сильно ждут в гости.