в спешке кружить, искать тропу, но тщетно: все деревья, пни и поляны были на одно лицо, нужная нам тропинка была где-то рядом, но упорно не хотела попадаться под ноги. Таёжный ведьмак решил поиграть с нами, а может, и проучить и прятал от нас верное направление. Уже в темноте, спустившись по склону, мы неожиданно вышли к маленькой речке, которая своими размерами совсем не походила на Чёрную. Идти вдоль неё с полными ведрами было невозможно, скрываясь среди чащобы, она уходила куда-то в подступающую тьму. Уже окончательно поняв, что заблудились, мы решили остановиться и заночевать в тайге. Составив вёдра под огромный выворотень, я велел женщинам собирать сухой валежник, чтобы развести на ночь костёр. Поскольку поехали всего-то на полдня, мы допустили ещё одну ошибку – никто не взял с собой тёплой одежды и еды. Под выворотнем я ногами разровнял песок и разжёг на нём костёр. Затем попросил надёргать травы и мох и сложить кучей у костра. Когда валежник прогорел, мы сгребли головёшки в сторону и на месте кострища настелили подстилку из травы и моха. Закрыв одну сторону вёдрами, я уложил своих спутниц на лесную перину и накрыл их сверху нарезанным пихтовым лапником и тонкими берёзовыми ветками.

– Ах, да здесь тепло, как в бане, – откуда-то из под веток с удивлением сообщила баба Клава. – Вот уж не предполагала, что буду спать на такой таёжной перине. Пахнет, как в аптеке.

Для того чтобы одеяло из пихтовых веток лежало плотнее и не пропускало тянущую от реки сырость, набросил на него сверху несколько увесистых валежин. Сам же неподалёку от этой лежанки развёл новый костёр. По моему замыслу тепло от огня должно было отражаться от стоявшего стенкой от корня выворотня, делая для лежащих тёплый закуток. Вскоре наш вынужденный таёжный бивак обступила ночь, без обычных в этих местах звёзд, и это обстоятельство радовало, поскольку ночь обещала быть тёплой. От речушки всё же тянуло ночной сыростью, вокруг стояла кромешная тьма, которую, помаргивая, отодвигал мерцающий огонь ночного костра. Где-то ухал филин, над головой проносились ночные птицы. Подкидывая в костёр валежник, я пытался восстановить весь наш путь к ягоде, куда сворачивали, где останавливались, отыскивая в памяти, где и в какой момент мы допустили промах. Мои размышления прервал сухой и резкий, как выстрел, треск. Вздёрнув голову, я подбросил в огонь сухих сучьев и неожиданно сквозь листву стоящего неподалёку можжевельника увидел красноватый блеск медвежьих глаз. Выдернул из костра горящую палку и подняв её над головой, вновь посмотрел в сторону, где мне почудились поблескивающие глаза хозяина тайги. С головёшки, потрескивая, летели искры. Пламя, лизнув обугленную кость древа, отодвинуло от костра темноту, но почудившихся мне медвежьих глаз я не отыскал. «Показалось?!» – подумал я.

Неожиданно совсем рядом у меня за спиной послышался шорох, скосив глаза, я увидел, как из-под лапника вылезла Глаша, поправила на голове повязанный платочек и, хлопая сонными глазками, приветливо махнула мне ладошкой, села рядышком, обхватив руками колени.

– Может, поспите, а я покараулю? – предложила она. – Так нечестно, мы спим, а вы сидите. Мне что-то страшное приснилось. Будто кто-то за нами подглядывает. Коля пугал меня, говорил, что здесь по ночам лешие бродят.

– Это мы сегодня бродили, – улыбнулся я. – Ты лучше иди и ложись.

– А мне не спится. Я себя чувствую виноватой. Сама заблудилась и вас заблудила. Я пожалела, что не поехала с вами на лошади, думала, туда-сюда, быстро вернёмся.

– Ничего, станет светло, найдём дорогу. Я тоже дал маху, собрался, как на базар.

– А мне здесь нравится, – призналась она. – Кажется, что мы одни во всём мире. Кто вас этому научил? – Глаша кивнула на лесную спальню.

– Отец, – ответил я. – Мы с ним часто ездили в тайгу. Сбором ягод занималась вся наша семья. На зиму заготавливалась восьмиведёрная бочка. Прибежишь со школы, наскребёшь тарелку – и лопаешь…

– Я заметила, вы хорошо собираете ягоду. Не многие деревенские могут так. Видела, как ваши пальцы держат кисть, а сегодня – совок.

– Нынче совок – ругательное слово, – усмехнулся я. – Мне пришлось учиться всему. Это сегодня многие считают, что картошка растёт в магазине. Вот у Коли – золотые руки. Какие шляпы и туески делает!

– Но он лосей и медведей стреляет. И ругается нехорошими словами, – шмыгнула носом Глаша. – Но я всё равно его люблю. Коля добрый. Его все деревенские ребятишки любят. И лошади!

– Я это заметил.

– У меня часто бывает так: когда ко мне приходят плохие мысли, я их гоню, а они всё равно приходят. Наверное, надо не злиться и не ссориться, и не говорить плохих слов. Когда мы заблудились, я несколько раз просила Его помочь нам найти дорогу, – созналась Глаша и, глянув куда-то вверх, перекрестилась. – Мне почему-то казалось, что с вами мы не заблудимся. – И, помолчав немного, поглядев в потрескивающий костёр, предложила: – Хотите, я расскажу вам, как в позапрошлом году ездила с Аделиной Рафкатовной в Де-Мойн, это штат Айова в Америке. Там её брат живёт. У него ранчо. Про них там говорят: redneck state – красношеие. А у нас такой Коля! – вновь засмеялась Глаша. – Он даже не с красной, а с чёрной шеей. Только я ему не говорю. Рассердится. А там на ранчо мясо у них – и то какое-то – its artificial. Искусственное. Но они хвалятся, что экологически чистое. Я там даже поездила на лошадях!

– Ну и как, они тебя слушались?

– Поначалу боялась. А потом ничего! Меня даже прозвали «маленьким ковбоем» – They even called me «the little cowboy» – Глаша рассмеялась. – Пожили, погостили – домой потянуло. Мне показалось, что они там спят с компьютером. Всё учтено и просчитано, кому сколько и чего. А здесь? Вот так бы сидела и сидела у костра.

– А как же Умка?

– Она бы нас сегодня вывела, – подумав немного, ответила Глаша. – Коля мне рассказывал, что, когда заблудишься, надо довериться лошади. Скажите, а вам приходилось теряться? На самолёте?

– Приходилось. Это когда я летал на «Аннушке».

– И что?

– Искал землю…

– Как это искать? Она всегда под нами.

– Это когда ты на ней стоишь. А в воздухе всё по-другому. В пилотской кабине вместо земли металлический пол. А под ним облака. И ничего более. Смотришь вниз, а там молоко. Глазам не за что зацепиться. Будто подвесили тебя между небом и землёй. Сегодня я поймал себя на том, что идём по лесу, ищем тропу, а глазу, как и в небе, не за что зацепиться. Деревья, горки, склоны –