— Тогда понятно, почему их владения разделяются именно у Теддингтонского шлюза, — проговорил Найтингейл. — Ниже шлюза русло Темзы становится приливным. Кроме того, эта часть реки находилась под непосредственной юрисдикцией Лондонского порта — не думаю, что это простое совпадение.

— Значит, мое предположение верно? — спросил я.

— Надеюсь, что так, — ответил Найтингейл. — Думаю, некая граница между соленой и пресной частями всегда была. Возможно, поэтому Отцу Темзе так легко было покинуть город.

— Оксли дал мне понять, что Отец Темза вообще не хочет иметь ничего общего с городом, — сказал я. — Просто требует, чтобы его уважали.

— Тогда, возможно, его удовлетворит официальная церемония, — проговорил Найтингейл. — Клятва верности, к примеру.

— А что это?

— Это феодальная клятва, — начал объяснять Найтингейл. — Вассал клянется верой и правдой служить своему сеньору, а сеньор дает обещание защищать своих вассалов. В Средние века по такому принципу строилось общество.

— Средние века у нас настанут, если мы попытаемся заставить Маму Темзу поклясться служить верой и правдой кому бы то ни было, — сказал я, — тем более Отцу.

— Вы уверены? — спросил Найтингейл. — Это же чисто символически.

— Вот именно это ее и разозлит, — пояснил я. — Для нее это будет означать потерю престижа. Она же себя считает полноправной владычицей величайшего города мира и не склонится ни перед кем. Особенно перед мужланом в цыганской повозке.

— Какая жалость, что их нельзя поженить, — заметил Найтингейл.

Мы расхохотались. За окном автомобиля уже мелькали улицы Суиндона.

Когда мы наконец оказались на М4, я спросил Найтингейла, о чем он беседовал с Батюшкой.

— Ну, мое участие в беседе было более чем символическим. В основном мы обсуждали технические вопросы: перерасход грунтовых вод, нерегулярность обновления водоносных слоев и состав породы в районе водосбора. Очевидно, от всего этого будет зависеть, сколько воды вольется в реку нынешним летом.

— А о чем бы он говорил, — поинтересовался я, — если бы эта беседа происходила лет двести назад?

— О том, какие цветы зацвели, — ответил Найтингейл, — какая была зима и как поют птички весенним утром.

— А это был бы тот же самый старик?

— Не знаю, — сказал наставник, — в 1914 году был тот же самый, это совершенно точно.

— Откуда вы знаете?

Найтингейл, немного помолчав, ответил:

— Я старше, чем вам кажется.

У меня зазвонил телефон. Я не хотел отвечать, но в качестве звонка играла «That's not my name»[29]— это означало, что звонит Лесли. Я нажал зеленую кнопку. Лесли поинтересовалась, где нас черти носят. Я сказал, что в данный момент мы едем через Ридинг.

— У нас еще случай, — сообщила она.

— Насколько серьезный?

— Серьезнее некуда, — ответила Лесли.

Я шлепнул на крышу мигалку, Найтингейл нажал на газ, и мы понеслись к Лондону со скоростью 120 миль в час, оставив позади заходящее солнце.

На Чаринг-Кросс-роуд стояли три пожарные машины. Пробка тянулась аж до площади Парламента и Юстон-роуд. Добравшись наконец до «Сент-Мартинс-Корт», мы сразу ощутили удушливый запах гари. Повсюду стрекотали и попискивали аварийные рации. Лесли с парой защитных комбинезонов ждала нас у ограничительной ленты.

Переодеваясь, я одновременно осматривался. Здание ресторана «Джей Шикей» выгорело спереди почти наполовину. В переулке криминалисты растянули целых три тента. Три трупа как минимум, подумал я.

— Сколько человек внутри? — спросил Найтингейл.

— Никого, — ответила Лесли, — все успели покинуть здание через аварийные выходы и отделались легкими повреждениями.

— Ну, хоть одна хорошая новость, — вздохнул Найтингейл. — А вы уверены, что это наш случай?

Лесли только молча кивнула и повела нас к ближайшему тенту. Там мы обнаружили доктора Валида — он склонился над телом человека в ярко-оранжевом, легко узнаваемом одеянии кришнаита. Он лежал так же, как упал, — на спине, руки раскинуты в стороны. Как будто выполнял упражнение по развитию доверия, когда один партнер падает, а другой ловит. Вот только его никто не поймал. Вместо лица у него было такое же кровавое месиво, как у Брендона Коппертауна и курьера-велосипедиста.

Больше у нас вопросов не возникало.

— Это еще не самое страшное, — сказала Лесли и повела нас к следующему тенту. Там было два трупа. Один принадлежал чернокожему мужчине во фраке. Его волосы свалялись и слиплись от запекшейся крови. Удар по голове, который он получил, был такой силы, что раскололся череп и в широкой трещине виднелась поверхность мозга. Второе тело тоже принадлежало кришнаиту. Кто-то сердобольный, вероятно, перевернул его на бок для облегчения дыхания, но это, судя по лопнувшему лицу, уже не могло ему помочь.

Мне внезапно стало трудно дышать. Удары сердца глухо отдавались в ушах.

Кровь — скорее всего, другой жертвы — фонтаном брызнула на одежду погибшего, расцветив ее алым по оранжевому. Получился своеобразный зловещий узор, напоминающий шелкографию. Под тентом было душно, я в своем защитном комбинезоне мгновенно взмок. Найтингейл что-то спросил у Лесли, она ответила, но я ничего не расслышал — в ушах шумело.

Пошатываясь, я вышел из-под тента. К горлу подкатил комок, я сглотнул его и на всякий случай отошел подальше, к самой ограничительной ленте. Но, к моему изумлению, съеденный баттенбургский кекс как-то умудрился удержаться в желудке.

Вытерев рот жестким пластиковым рукавом защитного костюма, я привалился спиной к стене. Напротив висела афиша театра Ноэля Кауарда — там шла комедия «Судью на мыло».

Два трупа. Соответственно, еще двоих в одно и то же время охватила «одержимость». Но оставался еще третий тент. Я подумал: куда уж хуже-то?

Глупый вопрос.

Последний труп находился в сидячем положении, со скрещенными ногами — но не как у йога, а как у сидящего ребенка. Руки лежали на коленях ладонями вверх. Одежда насквозь пропиталась кровью, плечи и руки были обмотаны чем-то красным и волокнистым. Голова отсутствовала; над плечами виднелся неровный обрубок шеи. Среди окровавленных рассеченных мышц что-то белело — очевидно, позвоночник.

Под этим тентом нас ждал Сивелл.

— Кто-то издевается над нами, не иначе, — проворчал он.

— И с каждым разом все наглее, — добавил я.

Найтингейл бросил на меня строгий взгляд, однако промолчал.

— Но кто же? — спросила Лесли. — И почему вы не можете это остановить?

— Потому, констебль, — холодно проговорил Найтингейл, — что мы не знаем, с чем имеем дело.