Оказывается, наша грозная репутация в ближнем европейском окружении нарабатывалась веками. Отчего же «атенционе, руси!», ну или хотя бы «ахтунг!», никто не сказал ни Наполеону, ни Гитлеру? Дай бог, в этом мире они к власти не прорвутся.

После странного обморока вдруг лучше стал помнить события прошлой жизни, в памяти даже прорезались фамилии авторов выражения «молодая была не молода» – это Ильф и Петров сказали о мадам Грицацуевой. Почаще записывал слова стихотворений и песен, чтобы поддержать репутацию поэта.

Это одновременно и беспокоило. Родной мир не отпускал. Тот обморок был – словно невидимый кукловод натянул вожжи, напомнил: ты у меня на привязи. Руки-ноги слушались как прежде, но даже представить страшно, что случится, если невидимка выключит меня во время дуэли, такой как с Сокульским. Скорее всего, вернусь в первоначальное тело, но уже без головы.

Неприятно. И есть еще одна деталь, которую лучше выяснить тотчас.

– Скажи-ка мне, казак Евсей, когда воевода Ногтев распорядился меня сторожить?

– Так вечером, как в шинок собирались, пан француз.

Вот! Ногтев загодя решил мне покровительствовать. Значит, сведения о Франции – не единственное, что его волнует. Если братская любовь обострится еще горше, молодому воеводе и всей Речи Посполитой может не хватить, чтобы спрятаться от гнева родственника. А в Париже будет человек, Павлу обязанный за охрану в Люблине.

В разведке часто так бывает, служебное и личное переплетено до неразрывности.

Мой скороспелый отзыв с синекуры в Люблине был вызван прозаической проблемой: Анжу понадеялся на совет опытного сердцееда по поводу Анны Ягеллонки.

– Сожалею, сир. Мне действительно часто приходилось объяснять дамам, что наши нежные отношения безвозвратно остались в прошлом. В данном случае диспозиция иная. Старая дева грезит выйти замуж не только за самого завидного жениха Франции, но и за королевский трон. Добровольно отказаться от высшего для женщины положения в Речи Посполитой – это за пределами ее сил. Пардон, никакого чуда придумать не могу.

В королевских апартаментах, кроме меня, отбывали повинность Шико и де Келюс. Шут был одет строго и не пытался буффонадно пародировать Генриха, другой пыжился вытянуться по стойке «смирно» и дотянуться макушкой хотя бы до уха Шико, что совершенно невозможно. Надо понимать, оба приближенных, как и другие наиболее доверенные члены свиты, ходили замученными до остервенения требованием изобрести то самое чудо, что позволит игнорировать женитьбу на Ягеллонке и при этом не рассориться с магнатской верхушкой Речи Посполитой. Я только что пополнил ряды не оправдавших надежд. Паковать сундук и возвращаться в Люблин?

Монарху было не до меня. Он, стеная от невозможности выбраться из ловушки, зазвал лакеев и придворных ради церемонии облачения к обеду. Сегодня ожидались Радзивилл Сиротка, Ян Замойский и кто-то из Потоцких, вопрос женитьбы всплывет непременно – приближалась середина июня, с коронации прошло несколько месяцев, а обещание вступить в брак так и не исполнено.

У меня, наконец, выдалась возможность расспросить Шико.

– Говори, что тут произошло за эти недели?

Мой друг уже не отшатывался от меня как от прокаженного.

– Пришло письмо от Марии Клевской. Король перечитывал его раз двести, некоторые места – вслух. Ее муж принц Конде сбежал из Парижа, Мария пишет: ах, изнываю от любви, мон амур, мон ами, теперь я свободна, жду не дождусь встречи. Наш Анжу прыгал от восторга. А тут ворвался Замойский с ультиматумом: сдержи королевское слово, невеста созрела… лет двадцать назад.

– Про Чарторыйскую не вспоминает?

– Нет, больше не вспоминает, шалунишка. Кстати, за любовным томлением Генрих не обратил достаточного внимания на самое интересное в письме. Карл основательно болен. Его одолевает чахотка. Чтоб не смущать двор немощью и кровохарканьем, удалился из Лувра в Венсенский замок. Самое тревожное – помиловал двух еще не казненных врагов, зачинщиков гугенотского мятежа, своего брата Франциска и Генриха Наваррского, словно заслуживает перед Господом репутацию милосердного.

– Не жилец?

– Не знаю, Луи, в письме больше ничего не было. Ждем вестей из Франции. Но ты же знаешь, что это означает!

Само собой. Генрих – первый претендент на престол после бездетного старшего брата. Но его связал посполитый трон, да еще магнаты решили набросить ему на шею новую цепь – женитьбу.

А что для меня из этого вытекало? Если вернемся во Францию, окажусь на противоположном конце Европы, и от Эльжбеты, и от Кракова, где куется враждебная Руси политика. С другой стороны, из приближенных польского недокороля я перейду в разряд члена свиты самого могущественного монарха континента, вдобавок – соратника по польской ссылке, опала, похоже, забыта. И с Эльжбетой вопрос решится радикально, перевезу ее не в Краков, а сразу в Париж. Буду сулить всякие несбыточные глупости, достать звезду с неба или прокатить на «Ламборджини» по Елисейским полям, в шестнадцатом веке это одинаково невозможно, но уговорю!

Мы выстроились в торжественную процессию выхода короля к церемониальному чревоугодию – к обеду, когда городские обыватели обычно готовятся к ужину. Человеческая змея выползла в главную трапезную. Генрих не объявлял никакого званого обеда, но в Вавеле куча знатных гостей, их игнорировать не комильфо, монарх прошествовал мимо них, с каждым расшаркивался, одаривал улыбками, дам – комплиментами. На 15 июня был назначен королевский бал, паньство собиралось загодя.

– Король строит глазки новым паненкам. А сам, кроме Марии Клевской, еще раз обменялся письмами с Луизой Лотарингской, эта провинциальная затворница также полна надежд. Генрих совсем запутался в женщинах, жалуется непрестанно… и одновременно пребывает в восторге от количества юбок вокруг него.

Шико был прав. Анжу обожал находиться в центре женского внимания. Но вот показалась расплата, среди польской знати мы увидели Анну Ягеллонку, сопровождаемую Яном Замойским.

– Поляки обложили нашего жениха, как охотники матерого волка, – шепнул Шико. – Вот-вот крикнут: ату его!

– Если Клевская не ошиблась относительно Карла, то у польской девы есть шанс стать королевой Франции. Печальной новости из Парижа Генрих должен дождаться в Кракове, а без женитьбы его здесь сожрут заживо. Любой шляхтич в Речи Посполитой вправе вызвать короля на дуэль, прецедентов не знаю, но если Анжу откажется – такое вполне может случиться.

– Мария Клевская или Анна Ягеллонка – велика ли разница? Пусть венчается!

Услышь последние слова, эту остроту любимого шута Генрих ему бы не простил.

Между тем поляки продолжили наступление. Замойский, выставив вперед бороду в форме лопаты, подвел невесту к высокому королевскому креслу. Анжу расцвел, словно получил дорогой подарок, и только самому близкому его окружению было понятно, каких сил стоит монарху это лицедейство. Анна заняла место по правую руку короля.