В подвале было темно и холодно. Трубы, на которых обычно любят греться дворовые кошки, пустовали. Лавров чиркнул зажигалкой и осветил стены, разыскивая выключатель. Старый, допотопный, с рычажком вместо клавиши – настоящий раритет. Лампочка оказалась не лучше: тусклая и запыленная. Света она давала совсем мало, только небольшой круг в центре, углы же тонули в темноте.

В следующем помещении было то же самое, и Никита, озираясь по сторонам, попытался решить, куда дальше идти. Шорохи, тихий шелест, капающая где-то вода и запах плесени и гнили… Чуть дальше луч света из маленького окошка под потолком осветил колченогий стул, сложенные рядом кирпичи с положенной на них фанерой, старый помятый чайник и кучу какого-то тряпья в углу. Неужели старик – бродяга и здесь его жилье…

– Эй, вы тут? – окликнул Никита.

Тряпки в углу зашевелились. Сначала из кучи появилась худенькая детская рука, затем – взъерошенная белокурая головка, потом девочка села и сонно заморгала глазами.

Можно было ожидать кого угодно: собаку, кошку, бомжа, но только не ребенка. Комок подступил к горлу, Никита судорожно рванул воротничок и, склонившись, хрипло спросил:

– Как тебя зовут? Где твоя мама?

Лицо у крохи вдруг исказилось, и по нему ручьем потекли слезы. Ребенок плакал беззвучно, не издавая ни всхлипа, ни вздоха, и у Лаврова сжалось сердце. Так плачут дети, когда за каждый неверный шаг их ждет оплеуха. Забитые и никому не нужные дети. Никита поспешно подошел к девочке и присел перед нею на корточки. В кармане нашелся чистый, пахнущий французскими духами платок, но только он протянул руку, чтобы вытереть им слезы, как дитя уткнулось ему в ладонь.

– Ты чего? – растерялся Лавров.

– Пахнет. Так хорошо пахнет… – Ребенок засмеялся, запрокинув голову, и луч света упал на тоненькую шейку и худенькое лицо. Глаза у девочки оказались синие-синие, как озера, а кожа бледной и прозрачной, словно лепестки цветка, выросшего в тени.

Это стало последней каплей. Никита поспешно сбросил с себя плащ, завернул в него ребенка и, спотыкаясь, вылетел на улицу. Тонкий плащ и то тряпье, в которое была одета девочка, вряд ли способны защитить от промозглого ветра, и Никита крепче прижал малышку к себе, закрывая от ветра руками. Выскочив на стоянку такси, он сел в первое попавшееся, продиктовал адрес и гаркнул на замешкавшегося шофера:

– Да скорее же!

Дитя прижалось к нему всем тельцем и положило головку на грудь. Никиту вдруг охватило странное чувство: будто бы это их с Эльзой ребенок, которого они когда-то не решились родить.

Жена забеременела сразу, как только они начали встречаться. Не было тогда еще ни квартиры, ни уверенности в завтрашнем дне, ни стабильной зарплаты. Решая, оставить ребенка или нет, они долго разговаривали. Эльза плакала, а он уговаривал, уверяя, что у них еще будут дети. Сейчас же – совсем не ко времени. Вот потом… потом, они обязательно обзаведутся парочкой-тройкой детишек.

Не случилось.

Как часто после он вспоминал тот давний разговор! И жалел обо всем. Если бы они оставили того ребенка – говорят, была именно девочка, – ей сейчас было бы около восьми лет. И ведь вырастили бы! И похлеще Бог испытания дает, а тут всего лишь ребенок…

Он не заметил, как слезы набежали на глаза. Вдруг девчушка выпростала из-под плаща тоненькую ручку и протянула к его щеке.

– Ты плачешь, да? – Она так доверчиво и грустно смотрела ему в глаза, что он не выдержал и, порывисто прижав ее к себе, поцеловал в выпуклый высокий лобик.

– Знаешь, ты очень красивая и похожа на мою дочь, – хрипло сказал Никита.

– А она потерялась, как и я? – Глаза широко распахнулись, и в них заплескалась надежда.

– Да, потерялась. Ты не открывайся, а то замерзнешь. – Лавров поплотнее запахнул полы плаща и подоткнул их со всех сторон. – Ты почему совсем раздетая? Где твои вещи?

– А у меня их нет, – вздохнула малышка. – То есть когда-то они у меня были, а сейчас – нет. Дядя Коля сказал, что принесет мне их, и пропал. Тебя как зовут?

– Никита. А тебя?

– Мария, – прошептала девочка.

– Красивое имя. Можно, я буду звать тебя Машей?

Девочка кивнула.

– Где твоя мама, Маша?

Ребенок вдруг стих и сжался в комочек, словно стараясь отгородиться от всего внешнего мира, и Никита испугался, что по неосторожности нарушил едва наладившийся контакт. Но тут малышка тоненьким голоском ответила:

– Мама на небесах. Там… – Мария подняла ручки вверх ладошками. – Она ангел и смотрит сверху на меня. Так дядя Коля сказал. Это она послала тебя ко мне, да?

– Конечно, – прошептал Никита. – А как ты в подвале оказалась?

– Меня дядя Коля привел, когда мамы не стало. Он добрый, только заставлял меня денежки просить. А потом ушел. Я ждала, ждала, но он так и не вернулся.

– Когда же это было?

Маша передернула худенькими плечиками.

– Не знаю. Я очень хотела есть, а он все не приходил. Потом я заснула. Но когда проснулась, его все еще не было. И я его ждала, долго… А потом пришел ты. Ты больше никуда не уйдешь?

– Тормозни возле продуктового… – Никита тронул водителя в плечо. – Маша, ты сейчас посидишь здесь, а я схожу в магазин и быстро вернусь. Хорошо? – В глазах ребенка мелькнул такой страх, что Никита сразу же пожалел о своих словах. – Ну, хорошо, я тебя с собой возьму. Пойдешь со мной?

Девочка согласно затрясла головой и схватилась за его руку. Лавров закутал ее потеплее и побежал к входу в супермаркет. Там взял тележку и, усадив в нее малышку, повез по залу.

– Банан хочешь? – спросил он, перехватив голодный взгляд.

Маша кивнула, и Никита выбрал самую красивую гроздь. Взвесив, развязал пакет и отломал один банан. Потом набрал йогуртов, молока и сырков, затем, подумав, добавил колбасу и макароны.

Заботы о девочке так захватили, что Никита на время забыл о своих проблемах. Но чем ближе такси подъезжало к дому, тем суровее становилось его лицо. В квартире тревога и вовсе нахлынула с новой силой.

Набрав воды и обильно взбив пену, он усадил девочку в ванну и опустил в воду забавную мочалку-черепашку и игрушки. Пока Маша весело плескалась, он любовался ею, потом осторожно спросил:

– Ты знаешь, сколько тебе лет?

Малышка подумала, слегка наклонив головку набок, вслед за тем протянула вперед ладошку, покрытую мыльной пеной, с растопыренными четырьмя пальчиками.

– Вот! Ой, нет, не так, вот так… – спохватилась она и растопырила все пять пальцев правой руки, а к большому пальцу прижала указательный палец левой так, что они образовали крест.

– И что это значит? – обескураженно спросил Никита.

– Ну, как ты не понимаешь! – Девчушка забавно всплеснула руками. – Это значит четыре года и еще половинка. Знаешь, что-то мне спать хочется… – И Маша сладко, как котенок, зевнула.