Джойс остановила мужчину, продававшего коко в пакетиках, купила два для меня и один себе.

– Ешь, – велела она, решив сразу же начать откорм.

Я сосала кашу из пластмассовой тары, убеждала себя не плакать, а незнакомая тетя наблюдала за мной. Она не смотрела в сторону и не прекращала говорить, пока я не допила оба пакета до последней капли.

– Твоя мать всегда думала, что она лучше нас, но ты же видишь, – сказала тетя, подняв брови.

Что я должна была увидеть? Свое слишком худое тело? Свое присутствие в Гане? Или, может быть, я должна была увидеть свою мать, которую от меня прятали тем летом? Как бы ни старалась, я не могла представить себе ее лицо. Мы с тетей Джойс сидели около аэропорта целый час, пока она рассказывала мне истории о моей матери, но всё, что я могла вспомнить, – это изгиб женской спины.

Глава 42

– Ни одно орудие, сделанное против меня, не будет успешно. Я говорю, НИ ОДНО ОРУДИЕ. СДЕЛАННОЕ ПРОТИВ МЕНЯ. НЕ БУДЕТ УСПЕШНО.

Пастор крупнейшей пятидесятнической церкви в Кумаси расхаживал взад и вперед по сцене, топая ногами в такт словам. Когда он кричал, хор «аминь» и «аллилуйя» заполнял святилище. Одна женщина упала, а другая бросилась обмахивать ее, вопя: «Благодарю Тебя, Иисус», а ее белый носовой платок, точно птица, колыхался над телом женщины. Я сидела в первом ряду с тетей Джойс, которая периодически кивала, показывала на пастора и говорила: «Ага, верно», как будто они с ним разговаривали наедине, а не в душном жарком святилище харизматической евангелической церкви в Кумаси, посреди сотни других прихожан.

Мы были вовлечены в духовную войну. Или, по крайней мере, все остальные. Я падала в обморок на воскресном солнце, глядя на капли пота на своих руках. Каждый раз, когда пастор топал ногами, его собственный пот стекал с волос и крестил тех из нас, кто сидел в первом ряду. Мне было противно каждый раз, когда на меня попадала капля, но затем я вспоминала свое желание креститься в воде, и мне приходилось сдерживать смех.

Мой смех не соответствовал посланию пастора.

– Вокруг нас демоны, – вещал он. – Демоны, которые пытались забрать наших детей. Мы изгоняем их во имя Иисуса.

Слева от меня женщина приложила руки к груди, животу, ногам, прежде чем снова ими всплеснуть. Ее почти сердитое лицо сказало мне все, что требовалось знать: она пыталась изгнать из себя демонов.

Это не была церковь Собраний Божьих в Хантсвилле, штат Алабама. Это не был евангелизм в том виде, в каком я его знала. Один только шум богослужения заставил службу в церкви моего детства походить на приглушенное робкое пение детсадовского хора. Я никогда не слышала, чтобы пастор Джон говорил о демонах и ведьмах, как если бы они были живыми, дышащими существами, но этот пастор вещал так, как если бы видел их среди нас. Моя мать выросла в такой церкви, но она не вернулась в Гану для того, чтобы участвовать в духовной войне. Она прислала меня как своего рода эмиссара. Сидя там, растворяясь в луже пота у собственных ног, я представляла мать такой, какой я ее оставила, и я знала, что если ее собственная вера, живое, дышащее существо, не сможет спасти ее, то моя капля в море ничего не изменит.

Мы с тетей Джойс взяли такси до ее дома. Я опустила окна и попыталась охладить тело.

– Это была мощная служба, – сказала тетя Джойс. – Мощная.

Я выглянула в окно и подумала, как бы Нана здесь понравилось. Он увидел бы эту нашу страну и помог мне разобраться в моих противоречивых чувствах.

– Очень мощная, – поддакнула я тете.

Она улыбнулась и взяла меня за руку.

– Не волнуйся. Твоя мама очень скоро поправится.

~

Тем летом в Гане я научилась месить фуфу. Научилась торговаться на рынке, мыться из ведер с холодной водой, стряхивать кокосы с деревьев. Я разработала целую Энциклопедию нежеланных знаний, ожидая того дня, когда мать призовет меня обратно в Америку и я забуду все, что узнала. Одна неделя превратилась в две, затем в три. Время шло, и я подумала, что, может быть, иду по пути Чин Чина, потерянного для этой страны, потерянного для моей семьи.

– Где мой отец? – спросила я однажды тетю Джойс.

Я уже месяц сидела тут и ни разу о нем не упомянула. Если тетя Джойс и ждала этого момента, то не показала виду.

– Он живет в городе. Я видела его несколько раз в Кеджетии, но он уже нечасто бывает в моем ларьке. Не думаю, что он даже в церковь ходит. – Последнюю фразу она произнесла, сморщив нос, как будто почувствовала запах чего-то гнилого. Но оставление церкви Чин Чином пахло розами по сравнению со зловонием всех прочих его проступков.

– Можно мне его увидеть? – спросила я, и через несколько минут мы уже садились в такси.

~

Чин Чин жил в Таносо, недалеко от улицы Суньяни и средней школы Яа Асантева. Его дом был скромного размера, кирпично-красного цвета, с высоким внушительным стальным забором. Он держал по крайней мере пять собак, и все они бросились к забору, грозно лая, когда мы с тетей Джойс подошли. Я стояла и смотрела сквозь щели, пока тетя Джойс нажимала кнопку на воротах. Она позвонила дважды, трижды, и мы услышали пронзительный писк.

– Ну где он там? – спросила тетя, давя на кнопку еще раз.

Наконец вышла женщина, угомонила собак и открыла ворота. Следующую минуту они с тетей Джойс говорили на чви, слишком быстро, чтобы я могла понять.

– Гифти, это жена твоего отца, – представила нас тетя.

Женщина повернулась ко мне и улыбнулась.

– Входите, входите, – сказала она, и мы все направились к дому.

Чин Чин ждал нас в гостиной. Он встал, как только мы вошли, и шагнул ко мне с распростертыми объятиями.

– Эй, Гифти, только посмотри, как ты выросла.

А я не могла его обнять. Мне было невыносимо слышать его голос, который большую часть своей жизни я воспринимала только в бестелесной форме через электрические токи. А сейчас он доносился изо рта, прикрепленного к голове, покоящейся на этом длинном, стройном, мускулистом теле. Теле Нана.

– Ты знал, что я здесь? – спросила я.

Он опустил руки и глаза. Откашлялся, чтобы что-то сказать, но я еще не договорила.

– Она пыталась покончить с собой, ты знал? Она чуть не умерла, а потом заставила меня уехать сюда, и ты все это время знал, что я здесь, не так ли?

Вошла его жена, предложила напитки и еду. Хотя меня учили, что отказываться от ганского гостеприимства