который не склонен усердно работать, зато находит разнообразные способы зарабатывать «легкие деньги»[598]. Такая карикатура на еврея как праздного эксплуататора не была новаторской в польской народной культуре, но это изображение обрело новый резонанс в Белостоке в свете зависимости евреев от зарубежной филантропии[599]. Разоблачение преступлений в Белостоке, совершенных в 1919 году, подчеркивало непропорциональное участие евреев в незаконной спекуляции и контрабанде как доказательство их склонности к праздности и лени[600]. Как отмечалось в отчете о еврейской иммиграции в Палестину в этой газете, «жизнь в Палестине не такая, как себе представляли [еврейские] иммигранты». Они не способны прокормить себя благотворительностью или «торговлей, легким заработком или спекуляцией, – продолжала статья – им приходится заниматься «тяжелым физическим трудом… [что] евреи из Польши не приветствуют, поскольку они ленивы и не любят усердного труда»[601].

Американские еврейские филантропы оценивались в польской прессе не намного лучше. В то время как эмиссаров Белостокского центра идишская пресса представляла в мессианских тонах, называя их «спасителями», Dziennik Bialostocki характеризовал их как «крупных» еврейских деятелей из Америки (dzialacz Zydowski w Ameryce) или делегатов «американской еврейской миссии» (delegat amerykanskiej zydowskiej misji). Такие формулировки ясно указывают на то, что местные поляки воспринимали американских еврейских филантропов не как альтруистических благотворителей, а как подозрительных политических агентов[602]. В регулярной колонке «Помощь евреям» Dziennik Bialostocki пренебрежительно писал о «вмешательстве» представителей Белостокского комитета помощи во внутренние дела Польши[603]. Местный польский еженедельник Prozektor (Прожектор) даже опубликовал портреты американских еврейских филантропов и других знаменитостей, посетивших общину. Что примечательно, в одной из статей, сопровождавшей портрет Луи Маркуса и его жены, «выдающегося американского филантропа», описывалось, как, в отличие от других евреев из Соединенных Штатов, эти «щедрые и приятные гости из Америки» оказывали благотворительную помощь учреждениям и отдельным лицам «независимо от их вероисповедания или национальности»[604].

Стимулирование белостокской филантропии: политические и экономические механизмы

Внимание, которое представителям Белостокского центра уделяли журналисты местной прессы, полиция и лидеры еврейской общины Белостока, произвело впечатление на американских гостей. Хотя первоначально они занимались благотворительностью как лояльные «белостокские евреи», вскоре они увидели, что их деньги изменили не только жизнь их обедневших соотечественников, но и их собственный статус. Это предоставило им средство, с помощью которого они могли добиться престижа и признания. Они были не просто щедрыми донорами-эмигрантами, но, поскольку их благотворительность выходила за рамки финансовой сферы и переходила на арену политики, они могли думать о себе как о важных и влиятельных международных фигурах.

Множество фотографий, сделанных Белостокским комитетом по оказанию помощи в начале 1920-х годов, свидетельствуют о новом понимании связи филантропии с политической властью. С начала XX века еврейские благотворительные организации использовали визуальные образы, чтобы проецировать на широкую аудиторию новое понимание еврейской идентичности[605]. Как и многие еврейские группы в межвоенный период, Белостокский центр спонсировал выпуск открыток для отправки эмигрантской общине с целью создать свой новый имидж и собрать больше средств. Изображение на одной из открыток, посвященное визиту в Белосток Морриса Саншайна, владельца химчистки в Нижнем Ист-Сайде, наглядно иллюстрирует, как филантропия изменила представление еврейских эмигрантов Белостока о самих себе. Хотя, с точки зрения других американцев, они все еще были мелкими бизнесменами-иммигрантами, как только они оказывались на польской земле, собранные ими огромные суммы превращали их в богатых и влиятельных послов[606].

Изображение на открытке объединило две фотографии: на одной запечатлена группа из восьми мужчин, собравшихся перед мавзолеем Хаима Герца Гальперна, бывшего главного раввина Белостока, а другая с изображением гораздо более высокого мужчины наложена на нижний левый угол открытки. Человеком слева был прибывший в Белосток в 1921 году для распределения средств Моррис Саншайн, вице-президент Белостокской синагоги в Нью-Йорке и член Белостокского комитета помощи… Как и на других портретах американских евреев, посещавших Восточную Европу в этот период, часто мы видим анонимные группы неопрятных, оборванных, столпившихся мужчин, рядом с которыми фотограф стремился акцентировать богатую одежду американских гостей – в данном случае изображенного в великолепии изоляции[607]. Элегантно одетый в строгий костюм-тройку, с тростью в руке и котелком на голове, Саншайн служил символом респектабельности высшего сословия. Хотя это единственная фотография визита Саншайна в Белосток, другие его портреты того периода, а также его собственное описание опасностей, с которыми он столкнулся, пытаясь добраться до Белостока, указывают на то, что он не носил регулярно такой костюм и не надел бы такой показной наряд во время поездки в Польшу из-за страха привлечь к себе внимание во время путешествия с большими суммами денег[608].

Так почему же Саншайн предстает на открытке, напечатанной в качестве рекламы для сбора средств, в таком костюме? Образ благополучия и высокого статуса должен был сообщить потенциальным спонсорам, что их благотворительные пожертвования повысят и их статус в американском обществе, где филантропия уже давно является маркером принадлежности к высшему классу[609]. В Белостоке они могли заново изобрести себя, изменив часть воображаемой идентичности. Рост Саншайна, его поза и отсутствие взаимодействия с группой ясно демонстрируют его понимание того, что, доставляя средства в Белосток, он превращался из жалкого иммигранта в могущественного покровителя Белостока. Подобно западноевропейским еврейским филантропам XIX века, восточноевропейские евреи в Соединенных Штатах стремились войти в средний класс, и, как утверждает Дерек Пенслар, они «усвоили либеральные концепции самостоятельности и трудолюбия» в надежде, что экономические достижения могли поставить их в позицию власти в отношении своих обнищавших бывших соотечественников[610]. Костюм Саншайна выражал его видение обретенной политической власти: элегантная формальная одежда напоминала униформу британских дипломатов, подчеркивая имперский размах его филантропического предприятия в Белостоке[611]. Доставляя деньги в Белосток, Саншайн уже не был всего лишь владельцем химчистки, он представлял себя влиятельным послом вильсоновской миссии в Европе.

Опьяняющее чувство, вызванное расширением прав и возможностей, которое ощутили белостокские эмигранты благодаря своей благотворительной деятельности, нашло отражение во многих статьях, опубликованных в газете Bialystoker Stimme. Например, Муттель Довеш из Нью-Йорка использовал термин «империя», чтобы описать новую общину, созданную, на его взгляд, посредством филантропии еврейских эмигрантов из Белостока. В отличие от других империй, как отмечал Довеш, Белосток черпал новые силы и «стал великой империей не благодаря армиям или дипломатам, а благодаря гораздо более оригинальному инструменту: коробке для пожертвований»[612]. Приравнивая благотворительность к дипломатии и военной победе, Довеш не только акцентировал связь между деньгами и властью в рассеянном еврейском сообществе, но также утверждал, что центр Белостокской империи не обязательно находился в