Такой оказии Славик не ожидал. Костя же, напротив, счёл неожиданный исход этого мероприятия вполне закономерным; по крайней мере, нестыковки между видениями Оксаны и Вячеслава вписывалось в его собственную «теорию реинкарнации».

На протяжении целой недели встретиться со Славой Косте не удавалось: дома тот не ночевал, и днём никто из знакомых его не видел. Костя начал даже слегка волноваться.

Беспокоил его, впрочем, не только Слава, но и Оксана. Первые сутки после эксперимента девушка проявляла признаки того, что врачи назвали бы аменцией: она не могла сосредоточиться ни каком конкретном действии, забывала от том, что нужно поесть, с трудом одевалась, на улицу выходила только под Костиным присмотром, разговаривала очень мало — произносить вслух законченные фразы было для неё сложно, и спать ложилась, против обыкновения, рано.

Костя помнил наказ Веры Алексеевны и старался ни на секунду не оставлять девушку одну. Он сам готовил еду, кормил Оксану из ложечки, читал ей Маркеса и Хемингуэя, брал у соседей видеокассеты с комедиями.

Только на третий день Оксана начала потихоньку оживать: стала улыбаться, задавать вопросы и попыталась что-то рассказать о пережитом.

Перед тем, как ввести её в “total recall”, Вера Алексеевна сообщила, что глубина погружения и реальность ощущений зависят от способности человека, окунающегося в омут своего подсознания, довериться мастеру и максимально отдаться тому, что он будет чувствовать, видеть и слышать.

Оксана старалась, как могла, и происшедшее действительно потрясло её до глубины души. Эффект присутствия, или, лучше сказать, участия, был очень сильным. Она действительно ощутила себя мужчиной — жителем Японии, свободно говорящим на языке этой страны, понимающим и соблюдающим её обычаи, питающимся японской едой, любящим своих детей и уважающим супругу.

Оксана «включилась» в жизнь этого человека, когда ему было тридцать пять лет, и каким-то удивительным образом прожила её в течение получаса до самого конца. Это не было похоже на кино, потому что Оксана не ощущала себя зрителем — она находилась в теле японца, предавалась японским мыслям, совершала японские поступки и сливалась душой с японской религией.

Возвращение в московскую реальность было подобно второму рождению. Оксана, конечно, узнала себя, узнала Костю и их комнату; она помнила всё, что происходило с ней в этой, советской, жизни, но в первые часы после пробуждения та, восточная, биография была для неё гораздо реальнее. Настолько реальнее, что Оксане доставляло невероятные сложности вновь чувствовать себя молодой девушкой, живущей в огромном мегаполисе конца двадцатого века, и говорить по-русски.

Костя попробовал заикнуться о том, что всё увиденное его возлюбленной было результатом гипнотического трюка, создающего гиперреальные галлюцинации, но Оксана ни о каких галлюцинациях и слышать не хотела. Точь-в-точь как прежде Вячеслав. Девушка искренне и окончательно уверовала в переселение душ и даже попросила Костю достать ей что-нибудь по дзен-буддизму, чтобы заново ознакомиться с философией, столь близкой ей когда-то.

Костя не противился новым увлечениям жены, хотя по поводу реинкарнации остался при своём мнении. На Оксанины предложения снова зазвать Веру Алексеевну в гости и устроить аналогичный сеанс для него самого он ответил уклончивым отказом, сославшись на то, что в преддверии сессии пускаться в подобные авантюры было бы с его стороны очень не осмотрительно.

Кроме пары довольно бестолковых брошюр, никакой буддисткой литературы на русском языке в библиотеке МГУ не обнаружилось. Оксана была вынуждена набраться терпения и ждать, когда Вячеслав вернётся из скитаний и поделится с ней книгами на других наречиях.

Английским она владела довольно сносно, и прочитать какой-нибудь несложный религиозный текст для неё не составило бы большого труда.

Объявился Вячеслав на восьмой день. Костя случайно наткнулся на него, когда тот неторопливо шел по проспекту Вернадского в сторону общежития.

Мятая одежда и «уголовная» небритость говорили об отсутствие элементарных удобств в тех местах, где Слава находил себе приют в течение прошедшей недели.

— Здорово, пропащий! — радостно приветствовал его Костя, не обращая внимания на понурую физиономию приятеля. — Где ж это тебя столько времени носило, горе ты наше луковое? Никак в переходах да на вокзалах душевной свободы или романтики искал?.. Ты, что же, сам Веру Алексеевну к нам привёл, всё, можно сказать, устроил и после этого растворился в воздухе? Не гоже так поступать, брат, совсем не гоже!

— К чему теперь всё это, Константин? — неожиданно резко и угрюмо ответил Вячеслав. — Скажи лучше, как Оксана себя чувствует?

— Да с ней всё в порядке, старик! Ты что?.. — ответил Костя и слегка осёкся. — Теперь будете на пару меня убеждать в достоверности своих видений.

Вячеслав устало хмыкнул.

— Ты знаешь, Кость, меня, если честно, от всей этой глупой людской вигильности уже наизнанку выворачивает. Спать хочу. И в ванну. А после — чтобы целые сутки никто меня не трогал.

— Понял — не дурак, состояние, близкое к критическому? Ладно, топай в общагу, отсыпайся. Завтра к тебе заглянем.

Мироздание редко устраивает кардинальные повороты в жизни людей, не развесив заблаговременно, и где только можно, знаки, подсказки, намёки. Как говориться: «умеющий видеть, да увидит; имеющий уши, да услышит».

Человеческое сознание и воля бессильны что-либо изменить в предначертанном пути. Однако никто из обычных людей заранее не знает, что именно провидение вписало в его биографию. Каждый, кто думает, что он каким-то поступком или решением изменил судьбу, пребывает в заблуждении, потому что это его действие как раз и было запрограммировано невидимым, но вездесущим «программистом» вселенского Творения.

Нас по сцене всевышний на ниточках водит

И пихает в сундук, доведя до конца.

Так сказал древний поэт, проникший в тайны Существования и завещавший свою мудрость поколениям суетливых и чересчур самоуверенных потомков.

Для слепых свобода выбора — это стимул к жизни, для начавших понимать — стремительно теряющий свою обманчивую силу мираж, а для постигших Истину — великая ответственность.

Боль и страдания в нашей жизни происходят от человеческой невнимательности и глупого эгоцентризма. Человек думает, что он — нечто самостоятельное, нечто, наделённое волей и разумом. Ему абсолютно невдомёк, что никаких своих мыслей у него нет, и никакая своя воля ему не присуща.

Мы все — просто глупые паяцы, возомнившие себя богами. Мы привязываемся к миру вещей и к близким людям, думаем о них как о своей собственности, вожделеем их и совершенно не подозреваем о том, что не только предметы и живые существа, нам не принадлежат, но даже наши собственные тела.

Всё, что с нами происходит, — это выверенный до мельчайших подробностей спектакль, в котором мы, как актеры, ни на одну букву не смеем отступить от неведомого и предельно жёсткого сценария.