Легкий завтрак – ещё тридцать минут: есть нужно мало, но неспешно. Не заглатывать в страхе, что придут, отнимут, да ещё и побьют.

Затем я отдал распоряжения Войковичу – в самом общем виде: если приедут устанавливать спутниковый Интернет, тарелку ставить вон там подальше от моего шатра, поближе к винограднику. С интернетом договорились ещё вчера, и приедут из Каменки, где у провайдера филиал. На намёк Войковича, что нас, мол, станут контролировать посредством проверки интернет-трафика, я ответил, что так и задумано. Пусть контролируют. А уж мы посмотрим, какие это контролеры.

Потом довел до сведения дворецкого, что намерен спустится вниз. С товарищем. Недалеко и неглубко, на четвертый, максимум пятый уровень. Побродим немножко. К закату должны вернуться.

Войкович вручил нам по кемпинговому фонарю с полностью заряженным аккумулятором, и дал по рюкзачку из тех, с которыми нынче ходят в школу. Рассчитанному на пятнадцать кило, которые составили сухой паек, литровые фляги с водой и всякие нужные в подземельях вещи. А ещё у рюкзака были карманы.

Мы уложили в рюкзаки лесу, мелки, фонарики с батарейками – те, что я давеча купил, запас есть запас.

– Челентану не забудь, – сказал я Владу.

– Кого?

– Ну, скрипку совою. Маузер. И патроны.

– Не Челентано, а Паганини.

– Пусть Паганини, – не стал спорить я. И протянул нож – большой, для наглядного ношения. И ножны натуральной кожи. – Ещё подарок.

Влад нож осмотрел, сказал, что хороший. Сталь сейчас варят при таких режимах, что всяко лучше знаменитых булатов. Да и не на драконов же идем.

Но он выпросил полчаса – поточить оба клинка на свой вкус. А то заводская заточка больно политкорректна.

Я не торопился. То есть совершенно. Взял и «маузер», и револьвер с особыми пулями. Под курточку пододел свитер, помнил, как внизу прохладно. Выпил стакан морковного сока – для зрения полезно. Взял шесть золотых монет со звёздами – без особого расчета, просто, чтобы были. У меня на поясе как раз и место для монет. Прежде я только в книжках читал, как золото в поясах носили, а теперь и сам сподобился. Пограничье. Рядом Дикая Степь.

Тут и Влад с наново наточенными ножами подоспел. Ему тоже пришлось надеть свитер, да он и не возражал, как не возражал против морковного сока. Не каждый день спускаешься в подземелье.

Подогнали оружие, рюкзаки, попрыгали, не сколько ради проверки «брякнет – не брякнет», а по традиции. Силу тяжести проверяли.

– Ну, веди, Вергилий Сусанович, – сказал Влад. Да, действительно, много читал он, а во многом чтении…

Домашние уровни я Владу показывать не стал. К чему утомлять и забивать голову излишними печалями. Провел по третьему, по стеночке, включив на минимум кемпинговые фонари. Чтобы глаза ко тьме привыкли. И сразу в таинственную дверь в стене.

Отпер я её ключиком, толкнул – открывалась она наружу – и встал на пороге, стараясь поймать сквозняк, шум, запах, хоть что-нибудь. Но слышал лишь тишину. Ну да, мы на четырнадцать метров ниже уровня земли, да и по земле трамваи, автобусы, лошади и даже ослы не бегают. Люди ходят, так сколько там людей? Вот и тишина – сверху.

А что внизу – послушаем. Понюхаем. Посмотрим. Не стоит ждать, что тут же, с порога, подземелье приведет нас к гробнице Тутанхамона. Тутанхамоны кому попало не попадаются. Я тоже знаю умные слова, хотя читаю редко. Старых авторов прочитал, а новые пишут какую-то мелочь. То галактики взрываются, то зомби захватывают планету – тема для анекдота, но никак не романа.

Оставив свет на минимуме, я поместил кемпинговый фонарь у входа в подземелье. Или у выхода, в зависимости от точки зрения. В знак добрых намерений. Ну, и руку освободил для ножа, не без этого.

Подземелье из тех, что можно найти в старых дореволюционных домах, где и стены, и своды, и пол в подземных этажах выложены булыжником или водоупорным кирпичом, скрепленным проверенным веками раствором (главный компонент – отсутствие воровства). Особенно удавались церкви и те дома, которые ставили не там, где городской архитектор велит, а на сухих местах, потому что дом – это капитал, что внукам и правнукам достанется, а оставлять правнукам подмоченный капитал нехорошо.

Здесь булыжника нет, здесь мел. Обтесали, кое-где обозначили неприхотливый узор, но выглядело это вполне презентабельно. Как в монастыре Дивногорья.

Сырости нет, ход высокий, может всадник на коне проехать. Ну, не очень высокий всадник, и конь средних размеров, но проедут. Даже вскачь.

Я стоял, думал о малоотносящихся к делу пустяках. Так и выглядывая цель, нужно смотреть на нее не прямо, а чуть в бок. Зорче получается.

Стоял пять минут. Но ничего не выстоял.

– Пойдем, пройдемся, – сказал я Владу и розовым мелком написал на стене единицу и стрелочку указал. Из моего парижского опыта. Розовым – потому что стены белые. Мел как порода. Приказал Владу поставить кампус-фонарь рядом с моим, на минимальном свете, а включить налобный, зеленый свет (под землей мы боевая единица, тут демократии нет, а я – старший по званию), пропустил его вперёд, пусть светит.

Воздух сухой, но не костяной, как в Париже, не мёртвый. Напротив, есть в нём что-то от грозы в начале мая. Озон? Нет, не озон. А свежесть распускающихся листочков. Будто дальше, под землей цветут сады – вишневые, яблоневые, абрикосовые. Но далеко.

Я дошел до цифры восемь, то есть прошли восемьдесят шагов, как почувствовал, что путь постепенно пошёл вверх, в гору. Не сказать, что круто, но заметно.

От главного хода, всё больше напоминающего служебный переход в метрополитене, отходили побочные ходы, но я просто ставил рядом крестик синим мелом. Когда пойду в этот ход – сотру. Если вообще пойду.

Мы вышли на площадку, откуда шли два пути. Один – винтовая лестница вниз, другой – винтовая лестница вверх. Я не колебался – мне хотелось вверх. Внизу ясно что, внизу бездна, а вот наверху? Наверху поместье, солнце, ветер. То, что нужно.

Странно, но мне показалось, что вверх мы шли дольше, чем спускались. Не по времени, а по числу ступенек. Вверху забрезжил свет. На моих часах ещё час до полудня, а свет слишком тускл для этого времени суток. Мы выходим в какой-нибудь амбар, что ли?

Угадал. Поднялись и оказались в бревенчатом помещении среди старых и явно неиспользуемых сеялок, борон, плугов и прочих навесных орудий труда послевоенной поры – нас в школе в музей водили, «Советские колхозы: люди и машины».

Крыша над нами целая, шиферная. А