и не просто областная: в ней будет товарищ оттуда, – и я показал пальцем в потолок, знак, известный на всех служебных лестницах, от взвода до фронта, от Шумер до Вашингтона. – Ну, и чтобы не опозориться, решено было провести предварительную проверку. Из лучших выбрать самых лучших. Вот так мы и попали сюда.

– Разрешите вопрос, товарищ старший инструктор, – спросил второй вожатый.

– Разрешаю, Никита э… Никита Сигизмундович?

– Так точно, Никита Сигизмундович, – вожатый помялся. Уже одно то, что проверяющий инструктор, некоторым образом божество, знает твое имя и отчество, должно внушать трепет, но парнишка поборол робость и спросил:

– Как вы проникли на территорию лагеря? Никто ничего не слышал и не видел.

– Это и называется «скрытое проникновение». Ясно?

– Никак нет!

– И не должно быть ясно. Что бы это было за скрытое проникновение, если бы о нём за пять минут догадался любой кадет? Думать разрешаю, спрашивать – нет. Теперь к делу: главное, на что обратят внимание проверяющие, это чистота, порядок, строевой смотр и стрельба. Особенно стрельба. Должны понимать обстановку. Потому сейчас вы выберете пять лучших стрелков и покажете нам, на что они – то есть вы, отвечать будете вы, а не они, – способны. Надеюсь, при подготовке вы не жалели патронов?

– Расходовали строго по предписанным нормативам, – ответил кадет Семенов.

– Тогда… Тогда даю вам пять минут, – и я посмотрел на часы.

Вот ещё что: ни у мелких, ни у вожатых я не видел ни наручных часов, ни мобильников. Часы, похоже, были им знакомы – но как предмет быта высшего (для них высшего) командного состава, как-то генералов, старших офицеров, партийных и правительственных работников. А о мобильниках, рискну поставить золотую монету против сторублевки, и вообще в лагере никто понятия не имел.

Пять минут прошли, и нас позвали:

– Товарищи инструкторы, ударное звено к стрельбе готово!

Звала неведомая девчонка, впрочем, почему неведомая, если со мной гений места?

– Идём, Нюра, идём.

А Влад молчал. Как вышел из амбара, так и ни слова. Верный заветам службы: не знаешь, что сказать – молчи. Знаешь – молчи ещё крепче. Пока не спросят.

Так и есть, стрельбищем служила та же ложбина. Только вместо двух мишеней их стояло пять – тесно, почти без промежутков. Словно каппелевцы поднялись в психическую атаку, да так и застыли, пораженные мощью Красной Армии.

Пятеро пионеров по команде улеглись на землю (травы было самую малость, много меньше, чем давеча), вручную зарядили одним патроном каждый свою винтовочку. А девчонка, Нюра пошла к мишеням. Ста метров и тут не было, но восемьдесят верных.

– По номерам стрельбу начинай!

Они и начали. Тщательно целились и стреляли.

– Первый – девятка вест, второй – девятка зюйд-вест, третий шестерка норд, четвертый девятка норд-ост, пятый – десятка! – донесся голос Нюры.

Ну да, стреляют неплохо, Нюра в двух шагах от крайней мишени а все равно небезопасно. Совсем небезопасно. Но, видимо, здесь так принято.

Всего каждый сделал по пять выстрелов, худший результат – пятерка. Приемлемо – для пацанов-то. Но я нахмурился.

– И этим вы собираетесь поразить инспекцию?

– Никто лучше в области результата не покажет, – с уверенностью сказал Никита.

– Думаешь? Ну, иди корректировщиком, а Нюра пусть отсюда посмотрит.

– Есть! – без колебаний сказал Никита и побежал. Любят они здесь всё бегом делать.

– Ну что, пионеры-следопыты, смотрите и запоминайте! – я был в ударе, гений места направлял мою руку, да и вообще, что нам – восемьдесят метров. Я даже не стал кобуру прилаживать. Вскинул руку, как учили, и – бах-бах-бах! Пять выстрелов, как по бегущим зайцам. Выстрелы звучали куда громче винтовочных. Такие патроны, понимаешь.

– Все десятки, товарищ старший инструктор! – порадовал меня Никита.

– Вот так, товарищи пионеры! Труд, труд и только труд! – сказал я, пряча «маузер» в кобуру. – Точное соблюдение предписаний, уставов и инструкций, помноженное на практику под руководством старших товарищей сделает вас передовой частью нашей несокрушимой и легендарной армии!

Меня немного занесло, но я чувствовал, что именно таких речей и ждут от старшего инструктора.

Потом мы осматривали лагерь. Красную палатку, кухню (поваров тут не было, кашеварили сами пионеры по очереди), отхожие места – «на это следует обратить особое внимание, кишечные и прочие инфекции недопустимы в наших рядах!»

Потом слушали строевую песню. Со всем вниманием. Песня – душа народа, послушай, что поют – и узнаешь больше, нежели захватив в плен вражеского генерала.

Строевые песни нам с Владом не понравились. Какие-то печальные. «Как один умрём» и «Товарищ Троцкий с отрядом флотских нас поведет на смертный бой».

Песни я забраковал. Но вежливо. Сказал, что проверяющий товарищ любит другие, бодрые, зовущие не к смерти, а к жизни, к победе! Победа и есть жизнь, такое теперь мнение высшего руководства. А какую же песню готовить? Нашу, нашу песню! Она простая, бодрая, и маршировать с ней можно хоть на параде Победы! Записывайте, а лучше запоминайте.

И я запел на самый простой, но свой мотив:

«Взвейся да развейся,

Знамя боевое!

Знамя полковое!

Мы идем в поход!

Взвейся да развейся,

Знамя полковое!

Знамя боевое!

Шагом марш вперед!»

– Это запев, ясно?

– Ясно! – ответили воодушевленные моим пением пионеры.

– А припев ещё лучше:

«Взвейся, взвейся, взвейся!

Взвейся, взвейся, взвейся!

Взвейся, взвейся, взвейся!

Это мы идём!

Взвейся, взвейся, взвейся!

Взвейся, взвейся, взвейся!

Взвейся, взвейся, взвейся!

Сталью и огнём»

Если есть свистуны, пусть подсвистят, выйдет ещё бодрее.

– Свистунов мы найдем, – сказал звеньевой Каюмов. – Разрешите приступить к разучиванию песни?

– Разрешаю, – сказал я.

Детвора отошла метров на сто и начала упражняться в пении. Хороша детвора, с боевыми винтовками! В Африке, правда, тоже пацаны с автоматами бегают, служат разным атаманам. Но африканские пацаны патроны сами не делают, им патроны заморские дяди дают. Стреляй длинными очередями!

Но винтовка – именно эта винтовка – во-первых, значительно легче автомата, во-вторых, отдача от выстрела куда меньше, что, в-третьих, позволяет вести ту самую прицельную стрельбу, о которой не так давно вздыхал Влад.

– Пришла пора снять пробу, – сказал кадет Семенов.

– Да что её снимать, – сказал я. – К тому же мы на диете, нам такое не положено.

И действительно, на кухне готовили суп перловый, картофель в мундирах и мятный чай. Без сахара.

– Для инспекции у нас есть особые резервы. Боевые, для особых гостей.

– Ну, давай посмотрим, что за резервы.

Резервы не поражали. Нет, на фронте, да и просто на столе все выглядело бы нормально, но инструкторов сверху так встречают лишь в осажденной крепости. Бутыль мутного самогона, шмат сала около фунта, три дюжины яиц, не куриных, а