девушкой. Перед взлетом к нему подошла стюардесса и что-то прошептала. Они встали и прошли за ней в бизнес-класс. Стюардесса закрыла за ними шторки.

Я в ярости уставился на эти шторки. Я тоже хотел быть частью этого мира. Я вспомнил о своем первоклассном перелете в Филадельфию, где были большие кресла и особое обслуживание.

«С какого перепугу продюсеры лишили меня бизнес-класса? Это даже в контракте прописано!»

Я уже начал думать, что все это было подставой, и продюсеры договорились обо всем с Эриком за моей спиной. На тот момент я уже двадцать лет, как не пил и держался на безопасном расстоянии от тюрьмы, но даже малейший намек на неуважение до сих пор выводил меня из себя. Меня надули, обманули и, что хуже всего, выставили дураком. Я был не против лететь экономом, раз у всей съемочной группы не было выбора. Но как только мой коллега с девушкой перебрались за другую сторону шторки, я разозлился и еле сдерживался, чтобы не устроить скандал.

Но вместо этого я включил шоу Сэма Харди, откинулся в кресле и стал смотреть в окно. День выдался прекрасный. Рядом со мной никто не сидел, все четыре места в ряду были в моем распоряжении. Мысли в голове сновали туда-сюда. То я твердил себе, что меня не уважают, то тут же напоминал себе, что лечу в самолете на пустом ряду в Гавайи впервые в жизни. Я никогда там не был, но, судя по фотографиям, это был рай на земле.

Передо мной сидела пожилая пара лет семидесяти. Женщина взяла супруга за руку и сказала:

– Можешь поверить, что на нашу золотую свадьбу мы и правда летим на Гавайи, как ты обещал?

Я навострил уши и уставился на их руки в щелку между креслами. Лапа мужчины была огромной, как лопата, и грубой. Может, он занимался столяркой или укладывал бетон. Кем бы он ни работал, руки выдавали в нем работягу. Трудяга вез свою жену в путешествие, которое пообещал ей пятьдесят лет назад. Он наверняка копил все время, что они были в браке. Я словно очнулся. Какого черта я чувствовал себя так, словно вытащил короткую спичку в жребии? Я ощутил себя последним мудаком во всем мире.

Бог всегда умел возвращать меня с небес на землю такими посланиями.

Любовь тех старичков восхитила меня. Я подумал о своих отношениях с Мэйв. Может, у нас получится купить милый домик с большой кухней в Венисе. Мы состаримся вместе и тоже начнем путешествовать вместе. Может, она наконец-то станет моей единственной, а я – ее.

Я не был уверен ни в чем и никогда не доверял будущему. Мне было страшно, что Мэйв меня бросит, и при этом я хотел быть свободным. Почему меня так беспокоила перспектива провести с одной женщиной всю оставшуюся жизнь?

– Извините, – обратился я к старичкам. – Рядом со мной никто не сидит, и, если вы вдруг хотите побольше места, мы можем поменяться.

– Это очень мило с вашей стороны, – ответила женщина.

Мы поменялись, и когда я поднялся, один из продюсеров фильма, тоже летевший экономом, улыбнулся и показал мне большой палец. Все встало на свои места.

Через несколько часов полета я обернулся, чтобы проверить, как там старички. Они целовались, словно подростки. «О Господи, я не хотел этого видеть», – подумал я.

Фильм вышел дурацким, но веселым. Люди часто спрашивают, не бесят ли меня съемки во второсортных фильмах. Нет, меня это не бесит. Мое участие в любом проекте означает, что рабочим на площадке платят, а значит, они могут обеспечивать свои семьи. К тому же для меня кино – это огромная ценность сама по себе. Я встречаюсь с новыми людьми, общаюсь на интересные темы, жизнь на съемках течет своим чередом, и это прекрасно.

Я люблю работать с уже знакомыми людьми – думаю, потому что они знают меня как работягу и сами выкладываются на полную. Я берусь только за одну роль за раз, отдаю ей все свое внимание, вкладываю все силы и не раскачиваю лодку. Многих людей на площадке захлестывает ощущение собственной важности. Даже таких можно исправить – я занимался подобным полжизни. Но если эгоизм – единственное, что удовлетворяет человека, его не спасти от самого себя. Многие не ценят, что имеют, и всегда думают о том, чего им не хватает.

Ситуация с рассадкой в самолете стала проверкой моего собственного эго. Эдди Банкер как-то выразил это лучше всех:

– Дэнни, целый мир может видеть тебя кинозвездой, но не ты сам.

Глава 20. Партия пятерых, 1988

Вернувшись с Гавайев, я предложил Мэйв переехать ко мне, но она сказала, что в таком случае и малыш Дэнни должен жить с нами. Для этого нам пришлось бы забрать сына от Нянечки и наверняка разбить ей сердце. Я не представлял, как сжечь этот мост. А потом Нянечка упала, сломала бедро и скончалась в больнице. Вселенная все решила за меня. Малыш Дэнни в те выходные как раз был у меня, так что я позвонил Мэйв:

– Собирай вещи. Малыш Дэнни будет жить с нами.

На похоронах малыш Дэнни не отходил от меня ни на шаг. Боль от первой потери в жизни ошеломила его. Он был слишком мал для таких жизненных уроков. Он держался нас с Мэйв и хотел уйти как можно скорее. По дороге домой он сказал мне:

– Папочка, я рад, что ты был там. Я больше не хочу на такое ходить.

В ночь, когда у Мэйв отошли воды, я мучился с жуткой мигренью и блевал в ванной. Когда я наконец вышел, Мэйв уже позвонила подруге, и та отвезла ее в больницу. Хотелось бы мне отмотать время назад, но это невозможно, так что я простил себя за то, что пропустил появление своего ребенка на свет.

Когда мы с малышом Дэнни приехали в роддом, Мэйв вышла к нам с моим вторым сыном на руках. Он был завернут в одеяльце. Как и малыш Дэнни, он оказался самым милым созданием, которое я когда-либо видел. Ребенок, которого я так не хотел, тут же растопил мое сердце. Мы назвали его Гилбертом в честь моего дяди, Мэйв сама это предложила. Она знала, как много он для меня значил.

Мы стали превращать нашу скромную квартирку в настоящий дом. Я сам смастерил колыбельку для Гилберта. Сыновья жили в одной комнате, и старший обожал младшего.

Все складывалось так удачно, что мы не стали